Мар. Щит императора - Александра Лисина

Пока на улице медленно и неохотно занимался рассвет, я привел себя в порядок, почистил печь, нагрел воды, убрался в первой комнате, наскоро перекусил холодным мясом, хлебом и вареными яйцами, которых нам подарили целую корзинку. После чего нашел в сенях лопату и отправился чистить снег, которого за ночь навалило прилично.

Перво-наперво прочистил дорожку до сортира, который, естественно, находился на улице. Затем отрыл тропинку к калитке – на случай, если у нас появятся гости. Проверил досконально поленницу, отобрал для себя несколько подходящих досочек. Выкопал в сенях пилу, молоток, смастерил из досок более удобные лубки, чем мои ножны. Только после этого вернулся в дом, скинул с себя грязную, пропахшую потом одежду, наскоро вымылся, с непривычки облив весь пол, который затем снова пришлось вытирать. А когда натянул чистые штаны, оказавшиеся на пару размеров больше, чем надо, на улице раздался скрип снега, а еще через некоторое время в дверь гулко бухнуло.

Выглянув в сени и обнаружив там давешнего мужика в компании седой, согнутой кренделем, закутанной в старую шубу и подозрительно щурящейся бабки, настороженно кивнул.

– Утро доброе.

– Лекарку привел, – буркнул бородатый тип, отступив в сторону. – Брата твоего посмотрит. Что надо – скажет. Я переведу.

– Заходите, – тут же посторонился я, пропуская гостей. Проследил, как оба недоверчиво оглядывают чисто вымытый пол и, поколебавшись, снимают верхнюю одежду. Знаком велел не заморачиваться на обувке. После чего как был, босиком, проводил их в комнату, в которой хвойный дух к утру стал настолько силен, что я с непривычки чихнул.

Бабка, втянув ноздрями воздух, что-то одобрительно пробормотала и тут же направилась к раненому. Но увидела лежащего в ногах Карриана белого волчонка и замерла, словно на стену натолкнулась. Щенок немедленно поднял голову и, встопорщив шерсть на загривке, показал незнакомцам зубы. После чего я протиснулся вперед, подхватил недовольно рыкнувшего зверя на руки и виновато улыбнулся.

– Прошу прощения. Он у меня еще дикий.

Бабка, недоверчиво глянув на щенка, покачала головой, что-то пробурчала, но все же откинула одеяло и осмотрела императора. Нагота ее не смутила. Напротив, при виде мускулистого мужского тела она одобрительно причмокнула, что-то быстро-быстро заговорила и принялась ощупывать пострадавшую ногу.

– Что она говорит? – вполголоса спросил я, когда бормотание стало громче, а в голосе бабки появилось недовольство.

– Долго на холоде был. Выдохся. Голову повредил. Стопу обморозил. Но не сильно, – послушно перевел мужик. – Резать, скорее всего, не придется. Лубки ты правильно наложил, а вот рану на голове надо промыть.

– Мне нечем было, – нахмурился я, глядя, как бабка осторожно щупает образовавшиеся на ноге императора волдыри. Часть я вчера вскрыл, но сегодня появилось несколько новых. И это свидетельствовало, что как минимум вторую степень обморожения Карриан себе заработал. Как бы и впрямь до заражения дело не дошло. Там уже мясо видно, а у меня ни антибиотиков, ни нормальных бинтов. Сплошная антисанитария. – Промыть удалось только вечером.

– Еще раз надо, – неуклонно сказал мужик, переведя очередную порцию бормотушек. А бабка, закончив с осмотром и вскрыв костяной иголкой свежие пузыри, прошлепала в первую комнату, где стоял колченогий стол. После чего порылась за пазухой, выудила оттуда гость белых тряпиц, чем-то напоминающих марлю, и два мешочка, от которых вкусно пахло лесными травами.

– Отвары сделаешь для брата, – пояснил мужик ее бормотание. – Из этого – горячий, поить им будешь три раза в день. А из второго – холодный. Им раны промыть надо. Тоже трижды. Потом перевяжешь. Тряпицы она тебе завтра еще принесет, они чистые, в травах вымоченные. Должны помочь. Справишься?

Я кивнул. Что ж не справиться – отвары я еще в прошлой жизни готовить умел. А уж раны обрабатывать старый егерь меня и подавно научил.

– Хорошо, – удовлетворенно кивнула бабка, а мужик исправно перевел. – Завтра еще его проведаю. А послезавтра ясно будет, выправиться у него нога или нет.

Поблагодарив визитеров за помощь, я уже решил, что пора их проводить, но бабка неожиданно сделала повелительный жест и что-то снова быстро проговорила.

– Повернись, – велел бородатый переводчик. – Спина у тебя скверно выглядит. Зайтра посмотреть хочет.

Прижав волчонка покрепче, я повернулся, краем глаза все же посматривая за гостями. И чуть вздрогнул, когда бабка, озабоченно поцокав языком, вдруг бесцеремонно тыкнула в меня острым пальцем. Кожа у нее оказалась теплой, а не горячей, как у обычных людей, шершавой, словно бабулька не лекаркой была, а всю жизнь весло в уключине ворочала. Но от ее прикосновения я ощутил, как внутри просыпается притихший за ночь голод, и поспешил отодвинуться. А она, словно обжегшись, тут же отдернула руку.

– Охарру, – странным голосом произнесла лекарка, уставившись на меня изучающим взором. – Охарру нен дари.

– Чего? – настороженно переспросил я у мужика.

– Ты – охарру, – криво улыбнулся он, но, в отличие от бабки, не попятился.

– Это что за животное такое?

– Ты не мерзнешь в мороз, живешь чужой силой и понимаешь духов леса. Ты человек, но душа твоя не принадлежит этому миру. Поэтому ты – охарру. Живой дух, который вечно голоден и которому тут не место.

– Я неопасен, – поспешил заверить я бабку и демонстративно показал ей руки в перчатках. – Никого не трону. Честно.

Лекарка в ответ лишь поклонилась и, прихватив верхнюю одежду, вышла.

– Тебе нужно охотиться, – помедлив, обронил переводчик. – Если долго не есть, ты умрешь. Но я благодарен, что этой ночью ты никого не тронул.

У меня по коже пробежал мороз.

Черт возьми! Он так это сказал, будто еще вчера знал то, что сегодня подтвердила бабка! Тем не менее, в деревню меня все-таки пустили, выделили дом, пусть и на отшибе. Даже охрану вокруг не выставили, хотя подозревали, что с голодухи я, как любой дарру, могу слегка поехать крышей и устроить в деревне настоящий геноцид!

Но почему?!

– Мы не делаем зла духам леса, – словно прочитав мои мысли, усмехнулся мужик. – А они не делают зла нам. Маленький ашши тебе верит. Значит, поверим и мы.

Я перевел озадаченный взгляд на щенка, но тот с готовностью лизнул меня в подбородок. Теплый, увесистый, совершенно не боящийся меня малыш, который бесстрашно прижимался всем телом и, кажется, не ощущал при этом ни малейшего дискомфорта. А я ведь вчера полдня провел на спине его отца! Да и этого малыша долго держал на руках. И он не ослаб, не замерз, не заболел, хотя на мне даже рубашки не было! Да и сейчас…

Я с недоверием прислушался к себе и неожиданно понял, что голод снова попритих. Более того, на самом дне моих резервов подкопилось немного энергии. При этом малыш чувствовал себя прекрасно, нетерпеливо ерзал, с азартом пытался дотянуться зубами до моего носа. Махал хвостом, пинался лапами, настойчиво лез к лицу и вовсе не производил впечатление существа, из которого я прямо в этот момент вытягивал жизненную силу!