Лепестки на воде - Кэтлин Вудивисс

После смерти Виктории Роксанна вновь выразила решимость занять более прочное положение в жизни Гейджа. Оказавшись рядом во время рокового падения Виктории, она, очевидно, считала, что это поможет ей привести Гейджа к алтарю. Подобную угрозу она только подразумевала, никогда не произнося вслух. Она была готова на любую ложь, лишь бы заполучить Гейджа… или позаботиться, чтобы он никому не достался.

Прекрасно понимая, чем он рискует, обманув ожидания Роксанны, Гейдж отправился к «Гордости Лондона», чтобы в буквальном смысле купить свою свободу и идти по жизни своим курсом, а не тем, что проложила для него Роксанна. Он предвидел, что дочь кузнеца рассвирепеет, узнав о его покупке. Несомненно, любую женщину, появившуюся в доме Гейджа, она будет считать еще одной соперницей, как Викторию. К сожалению, мрачные предчувствия не обманули Гейджа.

Хью Корбин представлял не меньшую угрозу, чем Роксанна, и Гейдж уже убедился, что этот человек способен затеять ссору даже в присутствии Шимейн. Кузнецу было достаточно малейшего повода, чтобы ссора переросла в драку. Ненависть сквозила в каждом слове Хью.

— Все девять лет, пока мы с ним знакомы, — заговорил Гейдж, не глядя на Шимейн, — Хью Корбин всегда был угрюмым и вспыльчивым, но в последнее время стал совсем невыносимым, злобным и обидчивым, как Корноух. Оскорблял людей, сам нарывался на ссоры, особенно в присутствии моей жены… или, как сегодня, увидев вас. Недавно я заметил, как он следит за Эндрю странным, пристальным взглядом. Понятия не имею, готов ли этот человек выместить злобу на ребенке, но его поступки меня пугают. Несколько раз Роксанна просила разрешить Эндрю переночевать у нее в доме, но я не соглашался, не доверяю ее отцу.

— Миссис Макги рассказала мне, что мистер Корбин мечтал о сыне, — негромко произнесла Шимейн. — Но его единственный сын родился мертвым за несколько лет до появления Роксанны. Вероятно, видя Эндрю, мистер Корбин вспоминает о своем горе и завидует вам, не испытывая ненависти.

Ярость, которая на протяжении часа терзала душу Гейджа, постепенно рассеивалась. Хорошо зная кузнеца, он мог согласиться с ней. Гейдж познакомился с кузнецом и его девятнадцатилетней дочерью вскоре после прибытия в колонию, однако только в последние годы Хью Корбин выказывал к нему такую антипатию.

Гейдж задумчиво покачал головой, упрекая себя за то, что сам не додумался до такого простого объяснения. Его просветила совсем юная девушка. Он удивился ее проницательности.

— Вы оказались догадливее меня, Шимейн. Я никак не мог понять, с чего Хью невзлюбил меня.

— Его зависть особенно заметна со стороны, — объяснила Шимейн, мельком взглянула на Гейджа и обрадовалась. Морщины на его лбу разгладились, на губах заиграла слабая улыбка. Он ответил ей взглядом, и Шимейн затаила дыхание. Внезапно оба вспомнили о спящем Эндрю, прижавшемся головкой к груди Шимейн.

— Наверное, у вас затекли руки, — переложив вожжи в одну руку, Гейдж положил другую на спинку сиденья за спиной Шимейн, стараясь не коснуться ее. — Садитесь поближе и положите голову Эндрю ко мне на колени. Так будет удобнее.

Шимейн, мышцы которой уже давно затекли, охотно послушалась, но, попытавшись сдвинуться с места, поняла, что ей не хватит сил и приподнять мальчика, и пересесть поближе к Гейджу. После нескольких неудачных попыток она созналась в своей беспомощности.

— Прошу прощения, мистер Торнтон, но у меня ничего не выходит.

Зажав вожжи между коленями, Гейдж обнял ее за талию, просунул левую ладонь под колени, и без труда пересадил поближе к себе. Пока Гейдж поддерживал ее, Шимейн осторожно положила темноволосую головку ребенка на колени Гейджа. Эндрю глубоко вздохнул, но не проснулся.

Гейдж засмотрелся на личико спящего сына, омытое лунным светом: длинные ресницы покоились на щеках мальчика, ротик приоткрылся во сне. Шимейн легонько дотронулась до подбородка ребенка и закрыла ему рот. Эндрю заворочался, перевернулся на правый бок, лицом к отцу, и рука Шимейн оказалась зажата между его щекой и чреслами Гейджа.

Шимейн невольно ахнула, пытаясь убрать руку с выпуклости, которую она нечаянно задела. Хотя прошло всего несколько секунд, прежде чем ей удалось освободиться, это время показалось Шимейн вечностью, а ее ощущения — бесчисленными и неожиданными.

Кровь Гейджа забурлила в тот же миг, как его коснулась ладонь Шимейн. Даже после того, как девушка отстранилась и сложила руки на коленях, пламя продолжало бушевать в душе Гейджа, кровь стремительно струилась по жилам, грозя пробить брешь в тонкой преграде его сдержанности. Всем своим существом он ощущал, как аромат Шимейн кружит ему голову. Этот аромат наполнял его опьяняющим блаженством весь день, каждый раз, когда он прикасался или приближался к ней. Подобных ощущений ему еще не доводилось испытывать. Плавные изгибы груди Шимейн приковывали взгляд. Подняв голову, Гейдж заметил, что Шимейн смотрит на него испуганными глазами. Даже в полутьме Гейдж увидел на ее щеках густой румянец.

— Простите меня! — сдавленно прошептала Шимейн, сгорая от стыда. Прижимая ладони к груди, она до сих пор ощущала испепеляющий жар, исходящий от тела Гейджа, помнила, какой твердостью налилось его мужское достоинство, заставляя осознать существенное различие между этим человеком и его сыном. Несмотря на то что интуиция подсказывала ей молчать и делать вид, будто ничего не произошло, Шимейн снова извинилась, надеясь развеять у Гейджа все сомнения в том, что она коснулась его умышленно. — Я… не хотела трогать вас, мистер Торнтон.

Снова устремив взгляд на дорогу, Гейдж промолчал, только хлестнул вожжами лошадь, подгоняя ее. Он вспомнил близость нежного женственного тела и маленькую прелестную ладонь, прижавшуюся к его бедру.

Привыкание к определенному распорядку занимает немало времени, сделала вывод Шимейн неделю спустя, после завтрака: хозяин объяснил, что прежде всего она должна заботиться об Эндрю. Но, разрываясь между приготовлением пищи и заботами о малыше, она успевала столько, что удивлялась самой себе.

Гейдж получил известие от заказчика из Уильямсберга: тот просил отложить доставку новой мебели на неопределенный срок. Его дом еще не достроен, и поставить мебель попросту некуда. Тем временем Гейдж начал изготовление мебели для столовой, недавно заказанной жительницей Ньюпорт-Ньюса. Вечерами он чертил, готовил шаблоны для изогнутых ножек стульев, набрасывал эскизы изящного буфета. Днем изредка работал в мастерской — чаще его можно было найти на корабле. Гейдж помогал Фланнери в работе, требующей высокой точности.

Сегодня утром, прежде чем покинуть дом, Гейдж объявил, что пробудет на корабле почти весь день. Он попросил Шимейн в полдень принести еду для корабельных плотников и столяров, чтобы всем вместе насладиться полуденной трапезой на палубе корабля — погода обещала быть ясной и солнечной.

— Позвоните в колокол у крыльца, когда будете готовы, — попросил Гейдж, — и я пришлю кого-нибудь за припасами.

Шимейн с удовольствием взялась приготовить обильный обед для крепких, занятых тяжелым трудом мужчин. Несколько дней назад она побывала в погребе, вырытом под холмом возле дома. Отсюда Шимейн и Эндрю принесли морковь, лук и другие овощи для рагу из оленины, которое она собиралась приготовить. Это блюдо должно было стать новым вариантом сытного ирландского кушанья, которое Бесс Хаксли часто готовила для отца Шимейн.