Лепестки на воде - Кэтлин Вудивисс

— Хорошо, что плавание закалило вас, Шимейн, — отозвался Гейдж, — потому, что эта земля сурова и жизнь здесь временами становится пыткой. Слабые здесь умирают. Трудности способны измучить и в конце концов сломить даже сильных духом людей, если они не готовы к тяготам жизни в диких местах. Нас спасает лишь выносливость.

— Я выросла в мирном родительском доме и даже представить себе не могла, что когда-нибудь меня постигнут такие беды. — Шимейн словно размышляла вслух. — До ареста считала, что мне предначертано стать маркизой. Я не могла и предположить, что вскоре стану жертвой людей, облеченных властью и имеющих право распоряжаться мною, не знала, что меня ждет совершенно незнакомая жизнь. Но с тех пор как ловец воров схватил меня, я усвоила несколько жестоких уроков и поняла, что не лишена силы и выносливости. Пожалуй, эти семь лет пойдут мне на пользу.

— Перемену в вас я заметил еще вчера, — сверкнул улыбкой Гейдж.

Шимейн вспыхнула, поняв, что слишком расхвасталась.

— Я понимаю, мистер Торнтон: вы заранее приготовились к моим многочисленным промахам, и теперь любая удача становится для вас радостью. Знаю, мне еще предстоит многому научиться, но, если вы наберетесь терпения, я постараюсь избавиться от всех недостатков.

— Вы даже не представляете себе, Шимейн, каким благословением вы стали для меня и Эндрю, — честно признался Гейдж. — Вы подобны освежающему весеннему ливню после суровой зимы. У вас столько достоинств, что мне просто некогда замечать ваши недостатки.

Шимейн улыбнулась, услышав эту похвалу.

— Если мы вернемся домой не слишком поздно, вам с Эндрю перед сном удастся полакомиться пирогом. Тесто я приготовила еще утром.

Свет лампы, висящей за спиной Гейджа, окружал его голову золотистым сиянием, придавая благородным чертам оттенок отполированной бронзы. Шимейн он казался ожившим божеством. Огонек отражался в его прекрасных глазах цвета прозрачного янтаря. Но не глаза, а мягкое сияние его улыбки наполняло сердце Шимейн странным, волнующим теплом.

К тому времени, как они покинули таверну, на улице совсем стемнело, с юга подул слабый бриз. Его ароматное теплое дуновение опьяняло Шимейн: совсем недавно глоток свежего воздуха был для нее недоступной роскошью. С помощью Гейджа она забралась на сиденье повозки и устроила полусонного малыша на коленях, пока Гейдж отвязывал лошадь. Неожиданно Гейдж негромко чертыхнулся, и Шимейн встревожилась.

— Что случилось?

— Лошадь потеряла подкову, — процедил сквозь зубы Гейдж, понимая, чем грозит ему это событие. Он тяжело вздохнул. — Боюсь, теперь, чтобы добраться до дому, нам придется заехать к Корбинам.

Шимейн вздрогнула, вспомнив гримасу ненависти на лице Роксанны, но промолчала: очевидно, те же мысли мучили Гейджа.

— Надо ли нам сойти с повозки?

— Пока сидите. Я отведу лошадь к кузнице и там распрягу ее.

Добравшись до кузницы, расположенной на окраине города, Гейдж помог Шимейн спуститься на землю. Он распряг лошадь и повел ее к строению, сквозь щель под дверью которого виднелся багровый отблеск пламени.

На стук из дома вышел крепко сложенный мужчина с выпяченным животом. Он опирался на самодельный костыль. Стараясь не ступать на сломанную, еще зажатую в лубки ногу, он подошел к перилам веранды и пристально всмотрелся в лица ночных гостей. В темноте глухо, как из бочки, прогудел его голос:

— Кто здесь?

— Гейдж Торнтон. Мистер Корбин, моя лошадь потеряла подкову.

В ответ Хью Корбин звучно фыркнул:

— Слишком поздно ты явился, чтобы подковать лошадь. В такую темень все умные люди давно уже сидят дома, но ты ведь не такой, верно?

— Так вы поможете мне или нет? — перебил Гейдж, пропуская оскорбление мимо ушей.

— Пожалуй, если я хочу, чтобы ты поскорее убрался отсюда, у меня нет выбора, — раздраженно произнес Хью. — Сейчас принесу фонарь.

Узнав голос Гейджа, на веранду с зажженным фонарем в руках вышла Роксанна. Ее распущенные волосы свисали по спине, поверх ночной рубашки был наскоро наброшен халат.

— Ступай оденься! — рявкнул Хью на дочь, потянувшись за фонарем.

— Я одета! — с вызовом отозвалась она и, поспешно спустившись по ступенькам, бегом бросилась к кузнице, не дожидаясь неловко ковыляющего отца. В свете фонаря ее лицо казалось воодушевленным и радостным — до тех пор, пока луч не упал на стройную фигуру поодаль от Гейджа. В тот же миг серые глаза Роксанны наполнились ледяным холодом. Она надеялась, что Шимейн еще не оправилась после схватки с Поттсом, а Гейдж обдумал ее утреннее предостережение и пришел извиниться. Но теперь Роксанна поняла, что ошиблась. В упрямстве столяр не уступал ее отцу. Подступив почти вплотную к рабыне, Роксанна окинула ее презрительным взглядом.

— Вижу, Шимейн, ты быстро оправилась. Или вовсе не пострадала? Может, это была только игра, чтобы вызвать сочувствие у хозяина?

Шимейн сухо улыбнулась:

— Думайте как хотите, мисс Корбин. Полагаю, никакими словами мне не удастся переубедить вас.

Надменно вздернув подбородок, Роксанна усмехнулась:

— Разумеется. Мнение каторжников мне безразлично.

Роксанна круто развернулась, ветер раздул ее халат и рубашку, и она словно поплыла на всех парусах к человеку, которому некогда предложила свое сердце, а тот жестоко отверг ее любовь.

— Я думала, вы пришли извиниться, Гейдж, — приглушенно и язвительно проговорила она, — а возможно, сообщить, что избавитесь от служанки. Но вы, видно, решили упорствовать, как обычно верны себе. — Она с сожалением покачала головой. — Мне жаль вас… и вашего сына.

Почувствовав в ее словах угрозу, Гейдж нахмурился, но не произнес ни слова, не желая ввязываться в очередную ссору в присутствии Шимейн. Сегодня ему весь день приходилось спорить и защищаться, и в этот миг Гейдж хотел только одного: вернуться домой и провести приятный тихий вечер в обществе сына и служанки.

Дохромав до кузницы, Хью оперся на костыль и заявил Гейджу:

— Разведи огонь и помогай мне. Один я не справлюсь.

— Если вы не против, я все сделаю сам, — предложил Гейдж. — Мне нужны только ваши инструменты.

— Платить тебе все равно придется. Не пытайся надуть меня.

— Я и не собирался, — сдержанно возразил Гейдж и принялся раздувать угли в очаге кузницы.

Кузнец искоса метнул угрюмый взгляд в сторону Шимейн, заставив ее поежиться от неловкости. Отвернувшись, она отнесла Эндрю к большому пню поодаль от кузницы и села, радуясь, что оказалась на безопасном расстоянии от Корбина. Едва увидев его, Шимейн заключила, что он гораздо опаснее Роксанны.

Прижав к себе ребенка, Шимейн принялась напевать колыбельную, укачивая его. Постепенно Эндрю расслабился в ее руках, его веки сомкнулись. Сладко зевнув, малыш уснул, уткнувшись лицом в грудь Шимейн.