Рисовальщик - Валерий Борисович Бочков

в «Молодой гвардии». «Техника – молодёжи» и «Собеседник» одно время были модными журналами и там платили приличные гонорары.

– Информацию о снайперах мы не можем подтвердить, – женский голос говорил торопливо, – по непроверенным данным, это боевики из Абхазии и Приднестровья. Вчера во время штурма телецентра Останкино, предположительно снайпером, был застрелен журналист германского канала ARD оператор Рори Пек. В штурме телецентра применялись бронетехника и гранатомёты. Число жертв точно не установлено, около пятидесяти человек. Колонна бронетехники Таманской дивизии была остановлена на подходе к Останкино. Штурм телецентра начался в 19:20. В 19:26 Останкино прекратило трансляцию по всем каналам.

Камера теперь показывала Дом Советов. Я не сразу понял, что беспрерывный треск, похожий на помехи статического электричества, был автоматными очередями. Выкрутил громкость на полную, теперь можно было отчётливо различить звонкие та-та-та «калачей» и отдельные пистолетные выстрелы, похожие на сухой треск сучьев. Где-то вдали короткими очередями бил тяжёлый пулемёт – должно быть, стреляли из БТР. Я попытался вспомнить, как называется этот пулемёт. Бегущая строка сообщала об указе Ельцина о введении чрезвычайного положения, о перестрелках на Тверской и на стадионе «Красная Пресня» – везде убитые и раненые, о танках Таманской дивизии, о «Союзе ветеранов Афганистана», поддержавших Ельцина.

Не отрывая взгляд от экрана, я сполз с кровати, на ощупь нашарил сигареты в кармане. На экране появился кусок Кутузовского проспекта и Новоарбатский мост, камера, должно быть, транслировала из окна «Украины». Я услышал гул, а после увидел танк. Неспешно, почти лениво, танк заполз на мост и остановился. Башня едва заметно повернулась, пушка приподнялась и застыла.

– Вы что, ребята… – пробормотал я. – Вы что…

Это был точно такой же танк, который пытался раздавить меня под Владимиром. Тупой, гладкий хищник. Танк беззвучно дёрнулся, из ствола рванул сноп огня. Через миг раздался грохот выстрела. Чёрно-белая картинка – не очень в фокусе, – к тому же запоздавший звук оставляли надежду на ненастоящесть происходящего. Поверить, что весь этот бред происходит прямо сейчас в моём родном городе, прямо перед домом Сашки Архутика, я не мог.

Танк пальнул ещё раз. И ещё. Камера показала Дом Советов, снаряды угодили в середину фасада; из окон повалил жирный дым, потом показалось рыжее пламя. Грохнул ещё выстрел, фасад брызнул огнём и дымом, дым рассеялся – в стене зияла новая пробоина.

Я сунул сигарету в рот. Долго и бессмысленно чиркал зажигалкой. Огонь появлялся, но я чиркал снова. Точно разучился, как надо прикуривать. До меня дошло, что с момента появления танка журналистка CNN не произнесла ни звука. Танк выпустил ещё снаряд. Грому выстрела ответило эхо. Танкисты били прицельно в центр здания и по одному этажу. Внутри начался пожар, языки пламени вырывались из окон, дым густо пёр вверх. На глазах белый мрамор фасада покрывался чёрной копотью.

Громыхнул ещё выстрел. Эхо снова отозвалось, но уже громче. Камера дала панораму моста, здание бывшего СЭВ. Выезд на мост со стороны Калининского проспекта был заблокирован бронетехникой. Военные сдерживали огромную толпу, людская каша забила проезжую часть и тротуары, народ плотной стеной двигался по Садовому кольцу и с Нового Арбата, люди забирались на фонарные столбы, размахивали какими-то тряпками.

Танк выстрелил снова. Толпа отозвалась восторженным рёвом: эхом оказался многотысячный крик «Ура!». Так орут на стадионе или во время салюта. Корреспондент (теперь говорил мужчина, тоже с британским акцентом) сообщил, что несколько тысяч человек пытается прорваться к Дому Советов, чтобы принять участие в штурме. Демонстранты требуют казни Руцкого и Хасбулатова.

Было слышно, как толпа скандирует: повесить, повесить, повесить. На экране появился всклокоченный человек, я узнал Явлинского.

– Под эгидой Белого дома собрались бандиты и фашисты, – по-английски он говорил правильно, но с жутким русским акцентом. – Для подавления надо применить все силы, включая военную мощь.

После Явлинского микрофон сунули гладкому красавчику, отвратительно похожему на Бунича: белая рубаха, бронежилет, идеальный пробор комсорга. Он в трёх фразах пять раз упомянул Ельцина, называя его то гарантом конституции, то её оплотом. Без Ельцина у России нет будущего, закончил он, вскинув энергичный кулак.

Танк пальнул ещё раз, толпа гаркнула «Ура!». Эхо от взрыва слилось с рёвом толпы. К звукам бойни добавился ещё какой-то стук. Кто-то настырно барабанил в дверь номера. Я спрыгнул с кровати, открыл. На пороге стояла соседка из седьмого.

– Стучу ему стучу! – заорала она. – У меня клиент через сорок минут. Тише сделай!

Имени её я не знал, здоровались пару раз в коридоре: мелкая брюнеточка на три с плюсом, пройдёшь – не взглянешь. Сейчас она была почти с меня ростом, в чёрных лаковых сапогах на шпильке, в тугом корсете из чёрной кожи, на шее что-то вроде строгого собачьего ошейника с железными шипами. В руке она сжимала кнут.

– Извини, сейчас…

– Что там – война? – Она заглянула в комнату.

Тут танк пальнул снова.

– Ого! – оживилась девица. – Фига себе! Гляди, горит!

Я оглянулся, на экране здание уже пылало вовсю, толстый столб чёрного дыма уходил в небо. Девица завороженно прошла в комнату, я собирался что-то сказать, но поперхнулся, уткнувшись взглядом в её голый зад.

– Ух ты, горит как! Где это? – спросила она.

– Москва.

– Ты оттуда?

Я не ответил и предложил ей сигарету. Она сунула сигарету в рот, я поднёс зажигалку. Мы сели на кровать, она пялилась в экран, курила и постукивала кнутом по голенищу сапога.

– Пепельница…

Я поставил пустую чашку между нами и чуть отодвинулся. Девица, не глядя, клюнула туда сигаретой.

– А кто кого? – Она затянулась и кивнула подбородком в экран. – Кто кого глушит там?

В телевизоре появился некто потный и лысый, в рубахе с закатанными рукавами.

– Ребята! – Мужичок энергично гавкнул в камеру. – Хотите жить – раздавите эту гадину! Это ж нелюди! Зверьё! Надо перебить всю эту банду!

Переводчик смягчил слова, но суть осталась.

– Про кого это он? – Девица нетерпеливо шлёпнула кнутом по голенищу. – Про кого? Кого надо давить?

Я затянулся, выпустил дым и придушил окурок о край чашки:

– Да хорошо бы их всех. Всех – и сразу!

53

Ранним утром сонный офицер погранслужбы Амстердамского порта поднялся на борт яхты «Элеонора Кук». Он обошёл каюты, заглянул в гальюны, проверил камбуз и кают-компанию. Не глядя на нас, он шлёпнул железным штемпелем в три паспорта – два голландских и один американский. В пять сорок «Элеонора Кук» подняла якорь и отдала швартовы – мне хотелось описать момент отплытия с пафосом, но я ограничусь одной фразой, поскольку боюсь перепутать морские термины. Кстати, практически все эти слова имеют голландские корни.

Шкипера звали Яспер-Манфред ван дер