Наследник фортуны 2 - Евгений Валерьевич Решетов

ваза, украшающая оный. Она грохнулась прямо на лицо упавшего бородача и с чавкающим звуком расколола его череп. Грабитель только успел конвульсивно дёрнуть ногой и затих на веки вечные.

— О как… — озадаченно выдал Гришка, тараща глаза. — Это как так?

— А вот так, — развёл я руки. — Не надо было Богом клясться. Он на расправу скор.

— Надо бы в церковь сходить, на всякий случай покаяться во всех грехах, — задумчиво пробормотал Гришка.

— Вот-вот. Пока гром не грянет, мужик не перекреститься. Пошли отсюда, пока служивые не набежали. Мне неохота рассказывать им, что да как произошло.

— Пойдёмте-пойдёмте, ваше благородие. Только это… можа, обыщем разбойника? Вдруг деньга какая у него в карманах имеется? И ежели чего найдём, то десятину в церковь снесём.

— Видишь, наверху есть ещё одна ваза? А вдруг Он посчитает, что у мертвеца брать грех? Пошли, не будем рисковать, — проговорил я, едва не давясь пьяным смехом.

— И то верно.

Мы с крепышом пошли прочь. А хлипкого грабителя уже и след простыл, хотя, может, он и наблюдает сейчас за нами из какой-нибудь щели, но точно не нападёт — побоится. И я оказался полностью прав. Наш дуэт без проблем покинул переулок и вышел на широкую, хорошо освещённую улицу. По ней мы двинулись к площади Восстания магов. Тут горожан уже практически не оказалось. Только торопливо шёл по тротуару господин в макинтоше, цилиндре и с тросточкой. Но уже через пару перекрёстков он вошёл в песочного цвета особняк, а нам с Гришкой пришлось ещё пересечь выгнувшийся над речушкой мостик, и только после этого мы пошли по площади. Здесь на нас уже довольно недружелюбно поглядывали полицейские, а чёрная карета с решётками на окнах многообещающе стояла возле статуй сражающихся магов.

Благо нас всё-таки не стали останавливать, и мы без лишних проблем добрались до доходного дома и поднялись в съёмные апартаменты. Я сразу же пошёл в ванную комнату, где разоблачился догола и принялся наслаждаться тёплой водичкой.

Однако мой покой был нарушен Гришкой, который ворвался в ванную комнату и заорал:

— Этот пушистый мерзавец напрудил на мою кровать!

Глава 19

Вторник начался весьма неожиданно. Меня разбудил помятый с похмелья Гришка и счастливо сообщил:

— Уже восьмой час, ваше благородие. Вы наказали мне растолкать вас, коль вы сами не изволите проснуться.

— Благодарю, — пробормотал я и поморщился из-за боли, прострелившей голову. Хреново похмелье. Вроде бы много не пил вчера, а в голове всё равно будто гномы стучат своими молоточками. Во рту же словно кошки нагадили. Может, Цербер тишком и мне за что-то отомстил?

— В гостиной вас уже ожидает завтрак. Я пораньше встал и сходил в ближайший трактир. Вы уж постарайтесь побыстрее привести себя в порядок, а то всё остынет. Там картошечка с мясом в глиняном горшочке, огурчики маринованные, рассол…

—… Рассол — это хорошо, — простонал я и принялся сидячее положение. — Ступай, Григорий, я через пять минут буду.

И мне действительно удалось уложиться в это время, после чего я проник в гостиную и первым делом выдул пузатую кружку рассола. Жить сразу стало легче. И даже картошку с мясом мой организм принял без позывов к рвоте.

Гришка тоже отзавтракал и спросил у меня:

— Ваше благородие, какие будут приказания?

— Эм-м-м, — задумчиво замычал я. — А какие приказания? На оглашение завещания я тебя взять не могу, так что оставайся дома.

— И чего мне делать?

— Ну-у-у, в окно вон смотри. Ой, Григорий! Сам найди себе занятие. Ты же взрослый мужчина. Всё, мне пора. Время уже поджимает.

Распрощавшись с озадаченным крепышом, я спустился на первый этаж и вышел на площадь Восстания магов. Тут уже мелькал народ, а от вчерашних отрядов полиции осталась лишь парочка городовых, несмешно прохаживающихся по брусчатке. Один из них стрельнул взглядом на подкатившую ко мне карету Романовой и чему-то кивнул. Видимо, узнал герб, изображённый на дверце.

— Доброе утро, сударыня, — вежливо произнёс я, забравшись в карету.

— Утро станет добрым, душа моя, ежели в завещании окажется твоё имя, — обворожительно улыбнулась девушка. Блеску её жемчужных зубок могло бы позавидовать бриллиантовое колье, украшающее её лебяжью шею. Сегодня Елизавет нарядилась весьма скромно, во всё чёрное, но вот украшений на себя нацепила столько, будто решила стать самой дорогой новогодней ёлкой.

— Да, было бы неплохо, — усмехнулся я и через переговорное окошко продиктовал кучеру адрес. Тот тряхнул вожжами, и кони покатили карету по узким улочкам Петрограда.

— Как прошла встреча влюблённых?

— Каких влюблённых? А-а-а, вы о Глашке. Большей трагедии я пока ещё не видел. Слушайте, что произошло… — я принялся рассказывать о вчерашнем казусе, а девица слушала меня, охая и качая головкой.

— Да-а-а, — впечатлено протянула она, когда мой рассказ подошёл к концу. — И как сейчас чувствует себя ваш слуга?

— Страдает. Не есть, не пьёт, только в одну точку смотрит.

— Может, дать ему денег на публичный дом?

— Хорошая идея. Не ожидал, что вы можете посоветовать такое, — искренне удивился я.

— Простолюдины — существа несложные. И лекарства от душевных бед у них несложные. А вот дворяне сделаны совсем из другого теста. Мы так быстро не можем излечить раненые души, да ещё столь низменными средствами, как продажные любовные утехи.

— Прекрасные слова! И вот на этой ноте нам пора покинуть карету. Вон дом почившего Лебедева.

Наш транспорт остановился около кованного забора, за которым возвышался серый трёхэтажный особняк с готическими башенками и горгульями на карнизе. Калитка оказалась открыта, и возле неё стоял дворецкий в красной ливрее. Он сразу же отворил дверцу кареты и одарил меня счастливой улыбкой, словно приехал горячо любимый гость.

— Благодарю, — бросил я ему и вручил двугривенник, а затем помог выйти из кареты Романовой. Она ступила точёной ножкой на брусчатку и на пару секунд замерла, будто давала всем желающим возможность насладиться видом своей красоты и блеском украшений, которые переливались в холодном свете утреннего солнца. Глаза дворецкого так и распахнулись, а одна из занавесок первого этажа дёрнулась. Я скосил глаза и увидел за стеклом кислую физиономию мачехи. Она сжала губы в одну тонкую линию, буравя Романову ненавистным взором. А та ещё раз ослепительно улыбнулась, взяла меня под руку и царственно двинулась к входной двери, которую