Вьетнамская война в личных историях - Джеффри Уорд

в Индокитае. Безусловно, Лаос никогда не имел такого большого значения, как Вьетнам, в официальном и общественном мнении США, что делало решение о переговорах там сравнительно легким. Точно так же возможно, как некоторые утверждали, что решение Лаоса только усилило решимость Кеннеди подтвердить американскую поддержку Южного Вьетнама — примирение в одном месте требовало твердости в другом. Тем не менее, случай с Лаосом является еще одним свидетельством оппозиции Кеннеди крупномасштабным интервенциям в этой части мира, даже когда к ним призывали его высокопоставленные сотрудники.

Выживший Кеннеди столкнулся бы с одним существенным недостатком по сравнению с Джонсоном, а именно с большей ставкой на войну и на успех политики администрации. Однако в целом у Джонсона были большие недостатки, и каждый из них служил снижению его маневренности (реальной и воображаемой) на войне. Во-первых, и это наиболее очевидно, он был новым президентом в конце ноября 1963 года, новым и непроверенным. Многие в вашингтонском внешнеполитическом сообществе не доверяли ему; многие другие сомневались в его квалификации. Всего через несколько месяцев демократы примут или отвергнут его на национальном съезде, а вскоре после этого широкая публика вынесет ему свое суждение. Джонсон, без сомнения, правильно полагал, что противники дома и за границей пристально следят за ним, наблюдая за его реакцией на проблемы и выискивая признаки слабости. Неудивительно, что он чувствовал потребность не только в «преемственности» во внешней политике, но и в твердости.

Кеннеди, напротив, ни в коем случае нельзя было считать неиспытанным осенью 1963 года. За время своего пребывания в должности он столкнулся с необычайным количеством внешнеполитических кризисов; на некоторые из них он реагировал хорошо, на другие нет, но все сделали его более испытанным в бою. Немногим более чем за год до своей смерти Кеннеди проявил силу и приобрел авторитет, заставив Хрущева вывести советские ракеты с Кубы; независимо от того, была ли жесткая позиция Кеннеди мудрой или необходимой, мало кто мог сомневаться в его решимости после этого момента. Затем, в середине 1963 года, он подписал с Москвой договор об ограниченном запрещении ядерных испытаний, который он мог бы назвать своей приверженностью делу мира. Таким образом, на момент своей смерти он обладал значительным политическим авторитетом как государственный деятель, чего у Джонсона никогда не было.

Кеннеди не был экспертом по Вьетнаму, но он обладал более глубоким пониманием динамики региона, чем его преемник. Будучи президентом, он втайне сомневался в правильности грубой теории домино, согласно которой поражение во Вьетнаме вскоре приведет к потере всей Юго-Восточной Азии, и с самого начала понимал, что Соединенные Штаты могут добиться лишь ограниченного тот уголок мира. Похоже, он задолго до многих своих помощников и вице-президента осознал аспект гражданской войны во Вьетнаме и проблемы, которые это может вызвать для американского вмешательства.

Время убийства, которое произошло всего за год до выборов 1964 года, также могло ограничить предполагаемую свободу маневра Джонсона. В то время как Кеннеди столкнулся бы с критическими решениями во Вьетнаме во время своего второго (и последнего) срока, когда внутриполитические последствия этих решений были бы, по крайней мере, несколько менее насущными, Джонсон столкнулся с ними в то, что составило его первый срок — для него одиннадцать месяцев между его вступлением в должность и выборами 1964 года были лишь прелюдией, своего рода предварительной кампанией для того, чтобы наконец претендовать на мантию замученного лидера. Относительная свобода маневра, которая могла бы привести Кеннеди на второй срок к фундаментальной переоценке вьетнамской политики, скажем, в декабре 1964 года, таким образом, не существовала в той же степени для ЛБД, по крайней мере, так он считал. Не только предвыборные соображения заставили Джонсона сосредоточиться на внутренних политических издержках его решений во Вьетнаме; была также его амбициозная законодательная программа. Хотя следует позаботиться о том, чтобы не преувеличивать роль Великого общества в разработке стратегии Джонсона в отношении Вьетнама, это, безусловно, имело значение. Само собой разумеется, что и здесь пост-Далласский Кеннеди, не имеющий настоящего эквивалента в Великом обществе, был бы менее стеснен.

Основные личностные различия между двумя мужчинами могли иметь значение, когда наступил критический момент. Кеннеди не разделял глубокой неуверенности Джонсона в роли главнокомандующего или его общей склонности к жалости к себе. Более того, мировоззрение Кеннеди содержало ярко выраженный скептицизм, которого не было у техасцев: когда госсекретарь Дин Раск апокалиптически говорил о необходимости спасти «христианскую цивилизацию», упорствуя во Вьетнаме, его слова находили отклик у Джонсона так, как они никогда бы не сделали с ним. Кеннеди. Оба президента были умными людьми, но Кеннеди обладал более гибким и вдумчивым умом, по крайней мере, в отношении мировых дел. Несмотря на широкое обещание в его инаугурационной речи «платить любую цену, нести любое бремя», он в целом избрал курс сдержанности во внешней политике, как в Берлине, Лаосе и Карибском кризисе, и трудно представить, чтобы он демонстрировал упрямство и жестокость по отношению к Вьетнаму, которые Джонсон так часто проявлял в 1965 году и в последующие годы. Трудно представить, чтобы он говорил выступавшим за переговоры французским и британским официальным лицам, что единственными альтернативами нынешней политике были «бомбить к чертям Китай» или отступить на Гавайи и в Калифорнию, или говорил своим помощникам, что оскорбительно, когда иностранные лидеры «гоняются за повидаться с ним, или читать союзным чиновникам письмо поддерживающего его матери американского солдата во Вьетнаме — все это LBJ сделал.

У Кеннеди не было тенденции Джонсона персонализировать вопросы политики или его глубокой неприязни к инакомыслию. Он не рассматривал бы войну как испытание своей мужественности в той же степени, что и Джонсон, ибо, хотя сам был пропитан здоровой дозой мужественности, он был менее склонен распространять ее на нацию, на сложный мир внешней политики. Возможно, потому, что он проявил себя на войне — Джонсон этого не сделал, — он никогда не рассматривал атаки на внешнюю политику как атаки на себя в той степени, в какой это делал LBJ. Хотя политики, как правило, не склонны отказываться от неудачной политики и менять курс, эти характеристики Кеннеди предполагают, что ему было бы легче сделать это, чем Джонсону.

Далее мы можем предположить, что политическая среда Кеннеди, относительно открытая в период до Далласа, сохранила бы это качество и впоследствии, тем самым отличая ее от гораздо более замкнутой среды Джонсона. Это потенциально важно: менее стесненная, более похожая на Кеннеди среда, в которой генеральный директор поощрял широкий спектр мнений, сделала бы команду Джонсона более склонной после ноября 1964 года задавать действительно фундаментальные вопросы