Петербургские трущобы - Всеволод Владимирович Крестовский

на серыем на коне

С конвертом к князю поскакал,

И он бежал до самых парок (?),

Потом и скрылся в темный лес.

Три года он по воле шлялся —

Что пил, что ел он, что хотел:

С п<…> д<…> он связался,

Через нее опять попал.

П<…> д<…> доказала —

Ланцова взяли во полночь.

Тут руки-ноги заковали,

Потом отправили в острог —

Тут делать нечего Ланцову,

Давай секреты открывать:

В семи душах он повинился,

Потом под следствие попал;

Недолго следствие ходило —

И скоро выслушал указ.

В хору арестанты поют ее обыкновенно до слов: «Ланцов из замку убежал», а в одиночку — все до конца. Ланцов, молодой человек, по преданию, был писарь Кавалергардского полка и сложил эту песню про свой побег из Московского замка. Эту тюремную эпопею доводилось мне слышать и «на воле» от «жоржей», которых научили, конечно, «сиделые». Она довольно-таки распространена в этой касте общества.

Вторая песня более всех популярна и давно уже прошла даже в народ; заключенники называют ее «арестантскою». Вот она:

Сидит ворон на березе,

Кричит воин про войну.

Запропал бедный мальчишка

В чужой дальней стороне.

Ты зачем, зачем, мальчишка,

Своей родины бежал?

Никого ты не спросился,

Кроме сердца своего.

Жил мальчишка, веселился,

Как имел свой капитал.

Капиталу я решился —

Во неволю жить попал.

Трудно, трудно жить в неволе.

Да кто знает про нее?

(Вариант: Хороша она, неволя,

Кто не знает про нее.)

Нас не видно за стенами,

Каково мы здесь живем,

Бог, творец небесный, с нами —

Мы и здесь не пропадем.

Одни оканчивают песню на этом стихе, а иные поют и далее:

Свет небесный только воссияет,

Поутру рано встаем;

Коридорный двери отворяет.

Писарь с требованьем идет,

Всех по имени называет,

По местам назначает.

Третья песня — байроновское «Farewell», основанием ее послужил перевод Ивана Козлова. Называется она:

ДУШЕВНАЯ

Последний день красы моей

Украсил Божий свет.

Увижу море, небеса,

А родины уж нет.

Отцовский дом спокинул я —

Травою заращен;

Собачка верная моя

Залает у ворот.

На кровле филин прокричал —

Раздайся по лесам!

Заноет сердце, загрустит —

Не будет меня там,

Ах, в той стране, стране родной,

В которой я рожен,

Терплю мученья без вины,

Навеки осужден.

Малютки спросят про меня

Расплачется жена,

Потом и вся семья.

Судьба несчастная моя

К разлуке привела —

И разлучила молодца

Чужая сторона.

«Голос, которым ее поют — протяжный, грустный, заунывный, прежалостный голос, ровно что жизнь наша» — так комментировал эту песню передавший мне ее арестант.

Кроме этих трех, по преимуществу тюремных, песен, поют еще лермонтовские: «По синим волнам океана», «Отворите мне темницу», «Спи, младенец мой прекрасный» и двусмысленную песенку, изделие московских грачихинских погребков: «Что ты, черен ворон, вьешься над моей головой». Вообще арестанты очень любят пение; а летом, когда окна растворены и в них долетают мотивы бродящих по соседним домам музыкантов или марш проходящих солдат, арестанты чутко и с удовольствием начинают прислушиваться, часто бросая все, чем бы до той минуты ни занимались. Звуки, по-видимому, влияют на них очень мягко и благотворно.

298

Одна из арестантских поговорок.

299

Голодной называется у арестантов уголовная палата.

300

Отпущен с нашим почтением — на байковом языке мошенников значит: оставлен в подозрении; с нижайшим почтением — в сильном подозрении.

301

Гривенник.

302

Полтинник. Все это — технические термины игры, обозначающие возвышение ее.

303

Собака.

304

Мишка Разломай и «дворянский повар» татарин Бабай были тюремные ростовщики и снабдители запретным плодом. У мошенников даже до сих пор осталась поговорка «К Бабаю на блины», что равносильно выражению «к дяде на поруки». Нельзя сильно обвинять эа это арестантов. Водка в тюрьме очень дорога сравнительно со средствами, и ночное пьянство развито в весьма почтенном количестве, собственно, потому, что вино — плод запретный. Между тем рюмка водки перед обедом для большей половины составляет органическую потребность; точно так же и табак, который при настоящих гигиенических условиях нашей тюрьмы был бы даже до известной степени полезен как противоскорбутное средство. Иные арестанты говорили, что, если бы в замке была допущена свободная продажа вина от маркитанта, в умеренном количестве и даже под официальным надзором, пьянство значительно уменьшилось бы сравнительно с нынешним — «потому иной нарочно оттого и напивается, что запрещено».

305

Полицейские.

306

Ассигнации.

307

Трехрублевые и пятирублевые.

308

Арестанты уверяют и искренно божатся, что сами слышали, как над четвертым этажом, на чердаке, каждый раз около полуночи начинается шум и возня. Отчего этот шум — неизвестно. Арестанты говорят, что домовой ходит.

309

Маленький острый ножик.

310

Мы, ради удобства читателя, поневоле принуждены повторять объяснения некоторых слов, уже прежде нами приведенных. Клей — ворованные вещи.

311

Далее эта сказка варьируется следующим образом.

После того как Тараска привел попову корову, барин ему и говорит: «А украдешь ли у меня серебро со стола за обедом?» А Тараска отвечает: «Беспременно украду». — «Ладно, коли украдешь — молодец, не украдешь — в солдаты!» На другой день в барском доме много было гостей. Тараска суетился на кухне, обед готовил, а сам промежду тем нужного человечка для себя изготовил. Вымазал его медом, вывалял в пуху да в пере птичьем и велел ему залезть в трубу и исполнять все так, как он ему прикажет. Вот садятся гости обедать, садится и настоятель, тот