Глоток страха - Анна и Петр Владимирские

Бабий, видимо, решил на этот раз быть деловым и немногословным.

—Едемте со мной. Будете с Кармен Ветровой разговаривать.

Ну что ж… Лучше поздно, чем никогда.

—Так что? — Полковник опасался, что она заупрямится, и чувствовал себя неловко.

—Только у меня через час встреча. Побыстрее, пожалуйста, — сухо согласилась Лученко и села в машину.

В своем кабинете полковник попросил ее пять минут подождать и вышел. Вскоре вошла Кармен, бледная, без косметики. Вдова режиссера нисколько не удивилась тому, что в кабинете начальника отдела оказалась малознакомая женщина, случайная зрительница фестиваля. Видимо, она вообще утратила способность удивляться.

Едва войдя и присев на стул, она буднично спросила:

—Когда мне отдадут Эдика?

Ничего себе! Как будто Лученко должностное лицо… Вера огляделась. Дверь Бабий оставил полуоткрытой, но в коридоре никого не было. Она бы почуяла. Он действительно решил дать ей возможность побеседовать наедине, без дураков…

Она вгляделась в лицо Кармен и ответила:

—Как только найдут убийцу.

Услышав эти слова, женщина почему-то успокоилась. Словно ей пообещали, что буквально завтра обнаружат убийцу ее мужа. И, само собой, отдадут тело для захоронения.

Лученко не сомневалась, что хозяева фестиваля организуют похороны как положено. И она немного поговорила с Кармен на эту тему, понимая, что ее следует успокоить. А затем перевела разговор на нужные ей рельсы. Хотя Ветрова и сама, без наводящих вопросов, охотно рассказывала о муже. Она припомнила его особенную манеру рисовать людей. Художник видел и зарисовывал всех людей в виде мультипликационных стилизаций. Как будто хотел сделать их героями своих фильмов. Например, ее, Кармен, он изображал с глазами-линзами, как у бинокля.

—Понимаете почему? — спросила она Веру без улыбки.

— Вы его постоянно высматривали и выглядывали. Верно? — мягко спросила Лученко.

— Плохо я за ним следила. Недоглядела! — всхлипнула женщина.

— Так вот почему вы подписали признание в убийстве мужа… Чтобы себя наказать?

Кармен кивнула и сморщила лицо. Лученко смотрела на вдову, и та казалась ей похожей на засушенный фрукт. Такой сухофрукт, какой на зиму заготавливают для компотов. Сморщенная, маленькая, словно все ее соки и жизненные силы ушли вместе со смертью мужа. Но стоило ей заговорить о Ветрове и его рисунках, как сушеный фрукт будто помещали в воду. Она оживала.

—А как он изображал себя самого?

— В виде каштана, у которого под зеленой кактусиной кожей, внутри — коричневый блестящий любопытный глаз, — сказала вдова надтреснутым голосом. — Он таким и был. Мужчина с душой ребенка… Знаете, как трудно быть женой гения?

—Конечно. А кого еще? Помните других людей? Как он их изображал?

— Он каждый день рисовал. Вообще постоянно и много рисовал. Здесь, на фестивале, за день отрисовывал несколько альбомных страниц. Ну вот хоть взять Мамсурова. Его он изображал в виде горного орла, который сидит на вершине утеса и смотрит на такой здоровенный экран, натянутый, как большая простыня, между горами.

—А мою подругу Лиду?

Ветрова с неожиданной злобой глянула на посетительницу. Ясно, она Ветрова ревновала и мертвого.

— Мадам Завьялову он изображал в виде роскошного бюстгальтера. Знаете, такой специальный, секси, с кружевом и силиконовым наполнителем.

Тут Вера задумалась: «А меня?..» Кармен, угадывая вопрос, сказала:

—А вас он рисовал так. — Она взяла ручку и квадратик бумаги со стола, набросала домик. Красивый домик под крышей. Как в мультике.

—Что это значит? — спросила Лученко.

—Это дом, — ответила Кармен.

— Вижу, но…

Вера хотела сказать, что не понимает. Но тут же поняла. И еще вспомнила! Ведь тогда утром, когда она вошла в номер Завьяловой, где лежал убитый Ветров, на полу лежал блокнот. Неподалеку, в углу, что ли… Она краем глаза видела!.. Но не обратила внимания. Где уж тут обращать внимание на блокнот, если на полу лежит мертвый человек, с которым ты недавно дружески трепалась!..

—Я тоже не понимаю. А Эдик не стал мне объяснять, — сказала Кармен.

Ее увели. Зашел Бабий, устроился за своим столом, спросил деловито:

—Есть успехи? Она рассказала что-то, заслуживающее внимания?

—Она не убивала.

—Это вы интуитивно почувствовали? — Бабий посмотрел на нее с иронической улыбкой, но и с легким опасением. Кто ее знает, эту отечественную Вангу. А вдруг и вправду все уже просекла?

—У меня к вам просьба, Орест Иванович, — задумчиво произнесла Лученко.

—Как, опять?! — деланно возмутился полковник.

— Опять и опять. Для вас же стараюсь. Причем даже не прошу молоко за вашу вредность, — серьезно сказала Лученко.

—Что на этот раз? — Бабий тоже стал серьезен.

—Мне нужен блокнот для рисования. Тот, найденный на месте преступления. Убитый в нем всякие почеркушки делал.

— Зачем он вам? Мои эксперты сто раз его смотрели. В хвост и в гриву изучали. Результат — ноль…

Вера молча смотрела ему в глаза. Полковник занервничал, принялся перекладывать предметы на своем столе. Затем позвонил по телефону и велел принести вещ- док номер такой-то.

Через минуту принесли блокнот режиссера. Вера внимательно просмотрела его, потом пролистала снова и снова. Удивилась, как точно Ветров изображал всех, кто его заинтересовал. Шарж на Веру, домик, симпатичный такой домишка, словно кадр из мультика. Потом идет рисунок Мамсурова, потом Лиды. Еще рисунки… Так. На внутренней стороне обложки написано: «36 стр». Вера пересчитала страницы, их оказалось тридцать пять. Вот он, обрывок бумаги на пружинке альбома…

—Да, листок вырван, — буркнул внимательно наблюдающий за ней полковник. — Изучали. Эксперт говорит, что слабые вдавлины на нижнем листе образуют рисунок чашки. Просто маленькая чашка. Кофе, наверное.

— Такая же, как эта? — Вера внимательно рассмотрела нарисованную кровью чашку на самой последней странице. Рисунок порыжел и выглядел, будто выполненный темноватой сепией.

—Да. — Полковник сидел с таким видом, словно сделал все от него зависящее. И теперь снимает с себя всякую ответственность.

Вера подумала: «Образное мышление — это прекрасно. Но что же это значит? Что за чашка кофе, которую нарисовал перед смертью Ветров? Кого он видел в образе чашки с кофе?»

Ее отвезли на Армянскую. Справа, в тупичке, находились известный во Львове элитарный клуб и кафе «Дзига», где постоянно выставляли экстравагантные произведения искусства. Лученко зашла в кнайпу в точно назначенное время. И сразу поняла, что это не рядовое кафе. Это был явно клуб творческой интеллигенции, собиравшейся здесь с постоянством завсегдатаев. На стенах — авангардистская живопись. Картины, абстрактные по форме и непонятные по содержанию, даже просто как декоративные пятна друг с другом не гармонировали.