Добыча золотого орла - Саймон Скэрроу

Настала очередь Фигула. Громадный галл подошел к горшку, но замешкался.

– Шевелись, – тихо буркнул легионер с факелом. – Нечего показывать другим, что ты трусишь.

– Я не трушу! – возмутился Фигул. – Вовсе не трушу, ублюдок!

Он сделал шаг вперед, запустил руку в горшок, схватил первый попавшийся кружок и вынул.

– Белый! – объявил писец и повернулся к Катону.

Сердце юноши колотилось, он весь похолодел, в ушах стучала кровь: воздух, соприкасавшийся с кожей, казался ему ледяным, хотя ночь стояла теплая. Писец кивком указал ему на горшок.

– Командир?

– Да, конечно.

Слова эти сорвались с его губ и прозвучали спокойно, словно их произнес кто-то другой. Сам Катон больше всего на свете хотел оказаться подальше от этого проклятого горшка, но вдруг оказалось, что он стоит возле него. Его рука поднялась над ободом и погрузилась внутрь. Катон заметил тоненькую трещину, сбегавшую вниз от маленького скола на ободе. «С чего это горшок треснул?» – ни с того ни с сего вдруг подумалось ему. Потом кончики его пальцев коснулись маленькой кучки деревянных жетонов, оставшихся на дне, и рука непроизвольно отдернулась. Стиснув зубы, Катон усилием воли заставил пальцы сомкнуться вокруг одного из деревянных кружочков и, глядя в глаза писцу, разжал кулак.

Тот взглянул на ладонь молодого человека, и в его взгляде промелькнуло что-то, похожее на жалость.

– Черный!

Секретарь императора покинул армию на рассвете, отбыв в сопровождении пары своих телохранителей и четырех полностью укомплектованных отрядов вспомогательной кавалерии. После покушения на его жизнь Нарцисс позаботился о том, чтобы максимально обезопасить путешествие. Побудив командующего к более активным действиям намеками на возможную немилость императора, он собрался исполнить роль благого вестника, принесшего новость о том, что войско Каратака полностью разгромлено. Единственное, что осталось сделать, так это провести зачистку и добить немногих уцелевших. Военный вождь туземцев исчерпал поддержку, которую получал от жителей низин, и теперь в здешних краях вряд ли будут содействовать продолжению борьбы. Целое поколение юных воинов уже было принесено в жертву на алтаре этой войны, и по всей стране родители проливали слезы, поминая сыновей, павших и погребенных вдалеке от дома.

Нарцисс успокаивал себя тем, что пленение или смерть Каратака – это только вопрос времени. Ну а потом останется лишь избавиться от вечно сеющих смуту друидов с их причудливыми верованиями, и завоеванный край можно будет считать полноценной провинцией. На какое-то время это заткнет рты критикам императора.

Растревожив спокойную поверхность реки, конная колонна пересекла брод. Над рекой и над ее берегами висел густой молочный туман.

Всадники переправились через реку, выехали на берег и поскакали по дороге, ведущей к Каллеве. Ныне столица атребатов входила в состав царства, которым управлял покорный Риму Когидубн, и могла считаться безопасным местом для ночлега. Нарцисс улыбнулся. Уж от кого, а от Когидубна неприятностей ждать не приходится. Этот варвар куплен с потрохами и с редкостным энтузиазмом пытается подражать своим хозяевам-римлянам. И все, что для этого потребовалось, это пообещать построить ему дворец на римский манер, как только найдутся свободные деньги.

Проезжая мимо походного лагеря Второго легиона, Нарцисс заметил в стороне сотни людей, сооружающих частокол. Должно быть, Третья когорта, подумал он с легкой, довольной улыбкой. Строгое наказание, выпавшее на долю этих солдат, послужит хорошим примером для всех их соратников в легионах, собравшихся у переправы. И что еще важнее, там, в Риме, оно удовлетворит кабинетных военачальников из сената, которым будет приятно сознавать, что в легионах чтят древние суровые традиции, позволившие создать империю, простирающуюся почти до пределов известного мира.

В стороне, под присмотром караула, сидела небольшая группа солдат со связанными за спиной руками. Когда они подняли глаза на проезжавших мимо всадников, Нарцисс понял, что это обреченные, которым предстоит на следующий день быть забитыми насмерть их же товарищами. Глаза у большинства были пустыми, безжизненными, у некоторых угрюмыми, и Нарцисс вздрогнул, вдруг обнаружив, что смотрит прямо в лицо, некогда хорошо знакомое ему по коридорам императорского дворца. Он натянул поводья и съехал с дороги, дав знак эскорту следовать за ним. Телохранители молча ехали по обе стороны от грека, чуть позади.

– Катон… – Нарцисс чуть было не улыбнулся, но, встретив полный горькой ярости взгляд молодого центуриона, оставил это намерение. – Тебя должны казнить?

Катон отреагировал не сразу и ограничился одним кивком. Нарцисс, привыкший распоряжаться судьбами людей, которых просто не видел за именами и цифрами на письменных табличках, почувствовал себя неловко, видя обреченного на смерть человека, которого знал с детства, помнил подростком и отца которого когда-то называл своим другом. Катон должен был умереть ради поддержания веры в бескомпромиссную дисциплину легионов. Ну что ж, попытался успокоить себя Нарцисс, паренек примет мученическую смерть ради большого дела. Это печально, но необходимо.

Грек чувствовал, что должен на прощание сказать молодому человеку что-нибудь в утешение, так, чтобы тот понял его. Но на ум приходили одни бессмысленные, никому не нужные банальности.

– Мне очень жаль, Катон. Но это было необходимо.

– Почему? – процедил Катон сквозь стиснутые зубы. – Мы выполняли свой долг. Ты должен сказать это командующему. Сказать, чтобы он отменил расправу.

Нарцисс покачал головой:

– Увы, это невозможно. Прости, но у меня связаны руки.

Катон молча воззрился на него, а потом с горестным смешком поднял свои руки, показав связывающие запястья веревки. Нарцисс покраснел; он просто не знал, что еще сказать. У него не находилось слов: ни чтобы утешить юношу, ни чтобы оправдать и объяснить необходимость его смерти. Что поделать, если в жертву случалось приносить и куда более значительные фигуры, и пусть когда-то Нарцисс испытывал добрые чувства к этому мальчику, никакие эмоции не должны и не могут встревать между секретарем императора и его обязанностью защищать и продвигать императорские интересы. Поэтому Катону придется умереть. Нарцисс щелкнул языком и резко натянул поводья. Лошадь фыркнула и свернула к дороге.

Катон проводил его взглядом, кривя губы в гримасе отвращения. Ему было противно просить об отмене казни на глазах у других обреченных, но, убеждал себя юноша, эта попытка была сделана и ради них. Обращение к Нарциссу было последним шансом на пересмотр приказа командующего. Сейчас этот шанс пропал, удалился вместе с колонной всадников, рысивших, взметая пыль из-под копыт, по дороге, ведущей к Каллеве.

Когда они растворились в тумане, Катон осел на землю, уставившись на траву между своими босыми ногами. Завтра в это самое время его, как и сорок солдат, вытащивших смертный жребий, поставят в центре широкого круга их недавних товарищей и друзей по Третьей когорте. По команде они обрушат тяжелые дубинки на приговоренных и одного за другим забьют их до смерти. Сейчас живое воображение, которым был наделен Катон, стало его проклятием: эта ужасающая сцена представала перед его мысленным взором как наяву, со всеми жуткими подробностями – взмахами дубинок, тяжелыми, глухими звуками ударов, треском ломающихся костей, криками и стонами искалеченных, умирающих людей, корчащихся на окровавленной траве. Некоторые, на потеху своим палачам, наверняка обделаются, и когда придет черед Катона, ему придется встать на колени среди их крови, мочи и экскрементов, чтобы принять свою смерть.