Сказание об Иле - Альберт Иванович Калинов

вроде бы искали в толпе рыбацкой, но не его. Сенака, не ожидая ее увидеть, обрадовался встрече и помахал рукой; она же, найдя в толпе того, кого искала, прошла тихонько мимо, как слепая, не замечая присутствия его. Затем остановилась около одного из рыбаков, совет дала ему, как правильную ставку сделать, и указала на крикуна с грязным пятном на голове, что все выжидал, не лез за рыбу в драку. Тот рыбак послушался совета и сделал, как девушка ему велела. Так же как и в прошлый раз, этот крикун, рыбу вырвав у других, под радостные вопли поволок ее с глаз подальше. Каяна же, не дожидаясь, как и прошлый раз, зашагала в сторону коптильни. Сенака, себя не выдавая, проследовал за ней. И вот, зайдя за коптильню, в укромном месте увидел он того самого крикуна, что оказался удачливее остальных. Верхом на рыбу взгромоздившись, он из раза в раз в нее впивался клювом. И так из головы ее, как из панциря, вытаскивал красные куски и, клюв запрокидывая вверх, глотал их с жадностью. Каяна стояла рядом с птицей, Крикун не боялся ее вовсе. Из коптильни вышел босоногий мужик. Из одежды на нем были только штаны, в его руках был большой деревянный короб с проделанными в нем отверстиями (в таких здесь перевозили птиц). Каяна сказала ему что-то и, наградив его улыбкой, взяла на руки птицу и бесцеремонно усадила ее в тайник. Затем девушка распорядилась о чем-то, указав рукой, и босоногий, подхватив короб, быстро удалился прочь. Затем Каяна вернулась назад к тем рыбакам, что ставки делали, как бы невзначай столкнулась с победителем и затеяла с ним недолгий разговор. Одарила его улыбкой, а после получила свое, то перстень был и кхарский амулет, их выбрала она из кучи барахла и тотчас отошла. Сенака не остановил ее, а вновь проследовал за ней. И даже не специально, вернее будет сказать, что ноги сами повели его. Он шел от дома к кораблям и снова к дому. Как по громадному муравейнику, по мостикам и доскам, что были здесь дорогой на воде. В переплетении этом, в нагромождении жилищ и всяких снастей, в движении и суматохе, в пестроте одежд и лиц, Сенака не раз терял Каяну из виду, но всякий раз, как по воле случая, она снова появлялась где-то рядом с ним. Его не замечая, шла быстро, как кошка, мягко перепрыгивая с мостка на мосток. И вот зашла она в большую лавку, ту, что дорогими тканями увешана была. Там подошла к немолодой хозяйке и с ней о чем-то завела приятный разговор. Сенака, встав меж полотнами, поближе к ним, стал делать вид, что приценивается к товару. За полотном неплотным, сквозь нити, он видел их лишь силуэты. Хоть женщины беседу и вели негромко, но слышал он их разговор. Из-за полотна до слуха донесся голосок Каяны:

– Тетенька, я наконец выбрала ткань.

– Какую же?

– Мне нужна вот эта.

– Синюю?

– Да, именно эту. С тоуркунским узором.

– Но, Каяна, милая, это же погребальный узор? Она же как саван.

– Ну, тетенька, тоуркунский саван светлый, а эта ткань темно-синяя.

– Я никогда не мешала твоему выбору, но как же это возможно, чтобы свадебный флаг был погребальным полотном? Мне кажется это самодурством, – возмущалась та, кого Каяна называла «тетенька».

– Но, тетенька… я так хочу, – не обращая внимания на собеседницу, спокойно возражала ей Каяна.

– Каяночка, ты же мне как… – Сенака услышал, как собеседница захлюпала носом, но потом, собравшись, продолжила беседу: – Ведь я же обещала твоему отцу, и своему брату, что выращу тебя как родную дочь, – с мягкими нотками в голосе, какие бывают только у добрых тетушек, говорила та.

– А кто вас заставлял забирать меня у моей семьи?

– Но, Каяна, ведь ты же сама просилась ко мне в дом… Ведь вспомни, правда, ты тогда совсем еще маленькой была. Ты жаловалась, что тебя обижали братья и сестры, не давали тебе играть. Еды тебе там не хватало и одежды, и говорила, что хотела бы жить со мной… Вспомни. Да, ты знаешь, что у меня никогда не было детей, вот я и попросила своего брата отдать тебя. Мне ты утешением была. Я же тебя всегда любила.

– Да слышала я это. Слышала. Да, тетенька, если вы сразу полюбили меня, такую хорошенькую, то отчего же не брали меня к себе целый год?

– Но, Каяна, ведь ты же знаешь, что в это время я овдовела. Ведь у меня тогда умер муж, – оправдывалась собеседница.

– Да, тетенька, он вам оставил прекрасный дом, торговлю по всем берегам Летучей Рыбы, лавки, жемчуг и богатство разное, а куда же это вы все подевали?

– Да, дела наши торговые сейчас не очень хороши, но, Каяна, разве тебе хоть в чем-то было отказано? Разве ты жила в нужде?

– Это у вас дела не очень хороши, а мои дела, тетенька, как утро над нашей гаванью, полны надежд. Гляньте-ка сюда… Видите этот перстень? А вот и амулет. Теперь он мой. Как вы думаете, милая тетушка, сколько он может стоить?

– Да это ж кхарский амулет… Откуда он у тебя? Ведь амулет тот носили кхары до погребального костра, и сами-то они колдунами были, а потом бросали в озеро его, чтобы души свои водой очистить. Выбрось его, избавься, не дело у себя хранить такую вещь, ей место на озерном дне.

– Да бросьте вы… что за суеверия такие? Кхаров давно уж нет, и вы же сами говорили: «Озерная вода его очистит…» Так очистила уже. И вещь красивая и дорогая. Не вижу в том беды, если она чуть-чуть у меня побудет.

– Что же… теперь я понимаю, о чем предупреждал меня твой отец.

– И о чем же?

– Когда впервые с ним о тебе заговорила я, желая избавиться от ноши тяжкой бесплодия моего…

И слезно его молила отдать тебя мне… Чтобы была ты мне словно дочь родная, мое дитя, а я бы матерью почувствовала себя. Тем более задача эта казалась мне простой, ведь по крови ты мне родная. Ему же судьбой даровано одиннадцать детей, и после смерти вашей матери брату моему совсем тяжко было управляться с вами. Но он меня предупреждал, говорил, что хитра ты не по годам и сердцем черства.

– И все таки отдал меня папаша… Да, тетенька, а вот лучше вы ответьте мне: кто тянул вас за язык? Зачем вы расписали меня тому торговцу Волтну как добрую и хорошую? Получается