Тайна голландских изразцов - Дарья Дезомбре

– Получается четыре тысячи, – кивнула Маша.

– Именно. Такой суммы у мужчины не было. Тогда он попытался сторговаться, но предлагал так мало, что я ему отказал. И он уж было ушел, в раздражении хлопнув дверью, но почти сразу вернулся. Умолял меня отложить плитку и никому не продавать. Обещал найти деньги.

– А вы?

– Мне стало его жалко, – пожал плечами дер Страат. – Я дал ему время до выставки.

– И он сумел собрать нужную сумму?

– До выставки – нет. Но на самом Салоне подошел ко мне в сопровождении хорошо одетого мужчины и попросил показать им плитку. Я понял – этот второй мужчина и есть тот, на кого он рассчитывал в плане денег. Но мужчине плитка не понравилась, он оглядел ее без интереса, хоть тот, первый, и тараторил что-то на своем языке, уговаривал, как мог.

– Русском? – уточнила Маша, хотя уже знала ответ.

– Точно сказать не могу, к сожалению, совсем не владею языками. Но скорее всего.

– И что же случилось потом?

– Это все. В тот же вечер мне позвонил ваш соотечественник и мой коллега Жан, Иван Гребнев. Он сказал, что его клиент хочет отделать камин в загородном доме старинной плиткой. Нет ли в моих «закромах» чего подходящего? Я сказал, что у меня – вот удача! – есть подходящие изразцы. Мы договорились о цене, и я отослал плитку по адресу его магазина в Петербурге. – Антиквар развел руками. – Как звали клиента, я не в курсе.

Маша невесело улыбнулась:

– Это-то как раз я знаю.

– Русский, тот бедный русский, приходил еще раз. Он вроде как нашел деньги. А когда узнал, что изразцы уже проданы, очень расстроился, чуть не плакал. Спрашивал, кто купил. И когда я рассказал о коллеге в России, аж лицом потемнел. Ничего уже больше не говорил, едва попрощался и ушел.

Они помолчали. Антиквар – явно вспоминая странного русского, а Маша – переваривая информацию.

А потом опрокинула в рот остатки крепкого сладкого кофе и встала:

– Что ж. Спасибо за помощь. Не могли бы вы на всякий случай дать мне координаты того прораба?

– Конечно. – Дер Страат достал из кармана брюк мобильный, нашел номер и продиктовал его Маше.

* * *

А Маша, прежде чем встретиться с прорабом, решила погулять по Брюгге и сама найти тот самый дом. Единственный, который бен Менакен решил не продавать из всех своих обширных владений.

Брюгге очаровал мгновенно – как опытный ловелас юную провинциалку. Он принадлежал к тем немногим городам мира, что выполнены в одной краске. И если в Париже это серый, так и называемый парижским, камень, то в Брюгге царствовал Его Величество кирпич. Более воздушный, чем камень, он господствовал на этих легко затопляемых болотистых землях, впрочем, как и в Венеции. Только итальянцы покрывали свои соборы и дома слоем разноцветной штукатурки, а суровые фламандцы обходились без прикрас. В этом, казалось, заключалась суть их характера. Три главные вертикали города – башни церкви Богоматери, собора Христа Спасителя и сторожевая башня Беффруа – гордо преподносили себя небесам и позволяли легко ориентироваться в уютном, ограниченном кольцевым каналом пространстве. Маша гуляла по узким мощеным улицам, где за каждым углом ее поджидало чудо в виде перспективы канала с плавающими в нем лебедями и немецкими туристами (последние – на катерах), и думала, как нарядно смотрится коричневый на фоне голубого. Будь сегодня погода похуже, у нее бы не случилось такой радостной весенней прогулки: коричневый и серый – отвратительное сочетание. Богатейший Брюгге, вспомнила она обрывок беседы с д’Урселем, быстро пришел в упадок, когда обмелел местный порт. Но внезапно настигшая город бедность обернулась большой удачей несколько столетий спустя: не имея денег на новое строительство, жители сохранили свой город почти таким, каким он был в Средневековье. Маша, умиляясь, разглядывала видовые картинки, каждую из которых хоть сейчас помещай на сувенирную открытку: пряничные домики, как положено, узкие, но с большими окнами; изгиб канала, над которым склонилась плакучая ива; трогательные лохматые лошадки, развозящие в колясках особенно ленивых приезжих по достопримечательностям. Народу было немного – до сезона еще далеко, но у пары ресторанчиков уже выставили столики снаружи, и Маша пообещала себе, что обязательно сядет за один из них, погрузив очарованный взгляд в эту игрушечную, волшебную красоту. Но сейчас ей нужно было найти «тот самый» дом, и она показывала бумажку с адресом прохожим до тех пор, пока не нарвалась на местного. И тот, кратко рубя широкой ладонью воздух и перемежая английский голландским, объяснил, куда поворачивать и как долго идти.

Она узнала его сразу – и потому, что он стоял в редком здесь обрамлении из уродливых современных зданий, только подчеркивающих его красоту, и по толчку в сердце: это был он. Дом Менакена. Окна невелики, но по здешней традиции без занавесок и совсем недалеко от земли. Преодолев стеснительность, Маша смогла заглянуть внутрь и – с трудом сдержала вздох разочарования. Домик, кажущийся снаружи изысканной табакеркой, внутри напоминал одну из многих современных квартир – с большим пространством, полным яркой, но безвкусной мебели. Никаких следов камина, что и логично. Ничего не поделаешь. Она вынула телефон и набрала номер, данный ей дер Страатом.

Они договорились встретиться неподалеку отсюда – прораб по имени Збигнев сказал, что уже отобедал. И, порекомендовав Маше «приличное заведение» для ланча, обещал подойти через полчаса – на кофе. Добравшись до ресторана, снаружи больше напоминавшего столовку, Маша с грустью поняла, что ее желание поесть в живописном уголке накрылось медным тазом. Впрочем, само место, жаркое и длинное, как кишка, пусть и полностью лишенное средневековой экзотики, было под завязку набито местными. А это был хороший знак. Суп, который она заказала наобум по нечитабельному меню на фламандском, оказался фасолевым – густым, вкусным и дешевым. А Збигнев, прибывший в синем рабочем комбинезоне как раз к самому концу трапезы, – приземистым парнем с бычьей шеей и широким добродушным лицом.

Впрочем, беседы у них не вышло. Маша заказала кофе для обоих и стала расспрашивать про дом. Это правда, положив в кофе пару ложек сахара «с верхом», подтвердил Збигнев, в доме был камин, что твой корабль. Занимал половину первого этажа и почти всю комнатушку, в которой стоял. Он, Збигнев, всегда сбивает плитку, если находит, – для перепродажи. Иногда попадается и мебель на чердаке или в подполе, из старья, но на нее не всегда есть спрос. Впрочем, дер Страат – мужик хороший, берет почти все. А сколько уж он потом на этом барахле наваривает, не его ума дело.

– А сам камин? – Маша попробовала кофе, но он тут оказался много хуже супа. И она незаметно отодвинула чашку.

– А что с ним? – пожал плечами прораб.

– Что в нем было такого особенного? Кроме размера?

– Да ничего. – Збигнев воззрился на нее в удивлении. – Только этот… Как с ума сошел.

– Этот? – переспросила Маша. – Кто?

– Да, – неопределенно махнул рукой прораб. – Один из рабочих.