Называй меня Мэри - Андрей Кокотюха

Отключился.

Организм все-таки измучился, требовал свое.

Олег резко поднялся. Пошатнулся, на миг потерял равновесие. Удержался, расправил плечи. Не думая о последствиях, шагнул к двери спальни, толкнул, зашел внутрь.

— Назад!

Ночник вспыхнул немедленно. Вера в пижаме сидела на краю кровати, наставив на незваного гостя пистолет.

— Вы так с оружием и спите…

— Какого черта, Кобзарь! Пять утра!

— Нет.

— Что — нет?

— Пять пятнадцать.

Она опустила пистолет, натянула одеяло до пояса.

— Вам делать нечего? Мы не договаривались…

— Вам нужно увидеть это, Вера. — Он не дал ей договорить.

— Чего я не видела?

— А этого никто не видел.

— Сорвали с постели, дали поспать три часа — и морочите голову! Кобзарь, я не играю.

— Я тоже. Девушки. Наталья, Галя, Люда, Инна. Не те, которые пришли в «Ольвию» и сфоткались там. Те, какими их нашли. Это разные люди.

— Вам тоже нужно поспать. Или вы спали и вам приснилось? Какие — разные? Хотите сказать, убили не Наталью, Галю, Люду и Инну?

— Нет. Когда они позировали для базы данных «Ольвии», то выглядели иначе. Когда их убивали, убийца сделал из них моделей. Не знаю, как лучше объяснить…

— Фотомодели!

Вера Холод сама не понимала, не могла объяснить, почему вдруг это вырвалось у нее.

«Blowup» — было написано на визитке.

Вместе с ярким буклетом она взяла ее со специальной стеклянной подставки на столике рядом с охраной. Девушка на рецепции увидела ее, натянула вежливую улыбку. Вера также улыбнулась в ответ, потом перевела взгляд на надпись большими буквами «BLOWUP» прямо перед собой.

Двери из толстого матового стекла. Три буквы на левой створке, три — на правой. Толкать не нужно, половинки разъезжались при приближении, срабатывали фотоэлементы. Внутри оказался большой зал, стены тоже стеклянные, но разного цвета. Можно видеть прохожих и машины на улице, снаружи стекло выглядело темным.

А еще Вера увидела то, что искала.

Хотела проверить открытие Кобзаря и свою внезапную, словно вспышка, догадку. Не знала, как заговорить об этом. Пока ехала сюда, в галерею Андрея Вериги, прокручивала в голове десятки вариантов начала опасного, сомнительного по содержанию разговора.

Но все оказалось слишком просто.

Как только Вера увидела это, сначала растерялась, но потом сразу вспыхнула гневом. Или сын мецената Вериги на самом деле ничего не понимает, во что верилось слабо, или совсем не прячется. Потому что уверен: никто его ни в чем не заподозрит, никаких параллелей не проведет.

— Добрый день, — донеслось, как из густого тумана, хотя света в зале было слишком много. — Меня тоже поражает, сколько эта работа стóит.

— Работа?

Вера очень надеялась, что в ней не увидят полицейскую. Утром, махнув рукой на желание поспать хоть немного, пошла в ванную. Закрылась там. И перед зеркалом сделала все возможное, чтобы выглядеть гламурной дамой. Собственницей бизнеса самое меньшее. В крайнем случае — скучающей женой по макушку занятого бизнесмена, у которого давно уже угнетена половая функция, потому что он много работает и ежевечерне напивается, называя это деловыми переговорами.

— Да, эта, — охотно пояснила коротко стриженная длинноногая женщина в строгом брючном костюме. — Центральная часть экспозиции. Четыре времени года. Автор есть тут, кстати. Если желаете познакомиться, он будет счастлив. Любит рассказывать.

— О чем?

— Никто лучше художника не объяснит его творчества.

— Да, согласна. Это нужно объяснить.

Стены галереи украшали фотографии, увеличенные до разных размеров. Черно-белые изображения соседствовали с цветными, а в некоторых случаях Вера заметила ретушь. Даже если бы она захотела не спеша обойти зал и рассмотреть каждую, то, что содержалось в глубине, на большой стене, перетягивало внимание сразу и заставляло забыть о других снимках.

Да и вообще обо всем на свете.

На Веру смотрели Наталья Малахова, Галя Чудновская, Люда Токмакова и Инна Жарова.

— Шокирует или поражает?

Откуда он вышел, Вера не поняла. Будто бы появился из параллельного мира, материализовался, или она видела перед собой голограмму. Приветливый молодой человек в джинсах, потертых на левом колене и разорванных над правым, в свитере с большим вырезом, чтобы все видели скромный, однако, наверное, очень дорогой крестик на цепочке. Оправа на очках тонкая, ее не заметно, можно подумать — только два стеклышка на носу. Волосы закручены узелком-гулькой на макушке.

— Андрей. — Улыбка открытая, широкая, хоть у кого-то здесь не резиновая.

— Вера. — Она легонько сжала протянутую руку.

— Это наша Яночка, она менеджер, консультант, если нужно — экскурсовод. Настоящая хозяйка здесь, что бы я делал без нее.

— Скажете тоже, Андрей Анатольевич. — Даже краснеют тут натянуто и наигранно, что тоже не слишком скрывают. — Кто бы говорил, настоящий хозяин вы.

— У этого, — Андрей Верига театральным жестом обвел помещение, — нет и не может быть какого-то одного хозяина. Он есть, Верочка, у стен. У всего этого пафосного офисного центра, гори он огнем.

— Да ну, Андрей. — Тут принято играть, и Вера последовала правилам. — Пусть стоит себе. Красивое современное здание, в Киеве пожаров хватает.

— Оно не стоит, — отрезал тот. — Торчит. Именно так, по слогам: тор-чит. Плохо вписывается в городской ансамбль, как куча других архитектурных чудес из стекла и бетона.

— Наш Андрей Анатольевич — перфекционист, как все художники, — вставила Яна.

— Просто обладаю вкусом. Художественным. По крайней мере хочется в это верить.

— Здание построил ваш папа…

— Яночка, не начинай старую песню. Мой отец сам вот это все соорудить не мог. Он не строитель, даже не архитектор. И потом, я ему в глаза постоянно говорю — недосмотрел, потому из земли торчит такое одоробло. Мне стыдно иногда перед людьми, которые приходят сюда, в галерею.

— Место удобное. Центр, — сказала Вера, чтобы не молчать.

Она вспомнила: люди с психическими отклонениями или молчаливые, или, наоборот, не замолкают. Их несет по любому поводу, если не находят слушателей — говорят сами с собой. Причем очень гладко, кудряво, будто бы брали уроки ораторского мастерства.

Андрей Верига на самом деле привлекал внимание.

Даже если хочешь думать о нем плохо — не сможешь.

Очевидно, это и называется харизмой.