Фермуар последней фрейлины - Наталья Александрова

Настя шла между могилами и читала высеченные на них имена.

«Под сим камнем покоится Александр Орестович Пивоваров, полковник Главного штаба».

«Василий Миронович Закриничный, есаул. Спи спокойно, боевой товарищ».

«Баронесса Матильда Леонардовна Гревская, вдова действительного статского советника».

Насте казалось, что она читает не надписи на надгробьях, а страницы какой-то дореволюционной книги.

«Николай Константинович Витте».

«Генерал от инфантерии Владислав Зенонович Благово».

— А вот и она, ваша родственница! — вполголоса проговорила Настина провожатая, остановившись перед очередным надгробьем, и отступила в сторону.

Настя почувствовала, как быстро забилось ее сердце.

Строгая гранитная плита. Высеченное на ней имя — Анастасия Николаевна Облонская, фрейлина Ея Императорского Величества. В углу плиты — рисунок, показавшийся Насте знакомым: две переплетенные розы. Ниже — эпитафия, несколько стихотворных строк:

Раздвинь цветущие кусты

И в этой благодатной сени

Под камнем строгим и простым

Стань белым голубем спасенья.

К рисунку руку приложи

В рукопожатии случайном,

И прежней жизни миражи

Тебе свои откроют тайны.

Эти стихи показались Насте немного странными, не очень подходящими для эпитафии, но, возможно, они что-то значили для покоящейся под этим камнем женщины. Она внимательно перечитала эпитафию.

К рисунку руку приложи… какой рисунок имеется в виду?

Настя приложила руку к рисунку в углу плиты — к двум переплетенным розам. Плита оказалась теплой, нагретой солнцем, и Настя словно ощутила тепло живой человеческой руки…

Но слова эпитафии не стали ничуть понятнее. И где же она видела точно такой же рисунок?

Она еще раз внимательно осмотрела могилу и сфотографировала ее на камеру своего телефона — на память.

Вдруг на надгробье появилась крупная зеленая ящерица. Она пробежала по камню и замерла около рисунка, глядя на Настю выпуклым ярким глазом.

Старушка деликатно стояла в сторонке, не нарушая Настино уединение.

Наконец Настя повернулась к своей спутнице:

— Спасибо! Я очень благодарна вам! Теперь я буду знать, где похоронена моя родственница. Надеюсь, я еще не раз побываю на ее могиле…

— Ну и прекрасно! А теперь я хотела бы пригласить вас к себе домой.

Настя на мгновение замешкалась с ответом: у нее были еще дела до отъезда. Но старушка взглянула на нее умоляющим взглядом:

— Пожалуйста, не отказывайтесь! Я непременно должна вам кое-что показать. Напоминаю вам — мне девяносто два года, и вряд ли мы с вами еще когда-нибудь увидимся.

— Хорошо! — Настя решительно тряхнула головой.

Ладно, ее дела никуда не денутся, а эта милая старушка и правда подходит к завершению своей жизни…

И снова им пришлось карабкаться по крутым лестницам — причем старушка, несмотря на свой возраст, шла так быстро, что Настя едва за ней поспевала.

Наконец они подошли к уютному домику из белого камня, окруженному тенистым, благоухающим садом. В этом саду были и апельсиновые деревья, усыпанные яркими плодами, и цветущий гранат, и инжир.

Елизавета открыла калитку, направилась к крыльцу.

Проходя под апельсиновым деревом, Настя спросила:

— Неужели апельсины плодоносят так рано?

— Это прошлогодние плоды, — ответила ее спутница с улыбкой, — я не успела их собрать. На апельсиновых деревьях очень часто плоды соседствуют с цветами.

Они вошли в домик. Домик был небольшой, но очень уютный, обставлен тяжелой старинной мебелью. Елизавета прошла на открытую террасу. Здесь стояли столик, два плетеных кресла. Но самое главное — с этой террасы открывался чудесный вид на бухту.

— Я очень люблю здесь сидеть… — проговорила хозяйка смущенно, словно признавалась в маленьком грехе. — Вы не против немного посидеть со мной?

— Конечно, здесь просто чудесно!

Настя опустилась в кресло, взглянула на море.

— Что желаете? — любезно осведомилась хозяйка. — Могу предложить чай, кофе, домашний лимонад.

— Кофе, если не трудно. Но только я вам помогу.

— Не стоит, я пока что вполне управляюсь сама!

Елизавета удалилась, и через несколько минут вернулась, катя перед собой столик на колесах. На этом столике стояли две чашечки тонкого фарфора, джезва с дымящимся кофе, вазочка с пахлавой.

А еще здесь был старинный фотоальбом — удивительно похожий на тот, бабушкин, что остался в Петербурге.

Хозяйка разлила кофе по чашкам.

Настя пригубила ароматный напиток и зажмурилась от удовольствия.

Что может быть лучше — сидеть с чашкой кофе в руке и смотреть на освещенное солнцем море!

— Какое чудесное место! — проговорила девушка.

— Да, здесь и правда очень хорошо! — согласилась с ней Елизавета. — Я люблю этот город, люблю свой дом. Я прожила здесь долгую и счастливую жизнь.

— Вы еще можете прожить много лет! — поспешила заверить ее Настя. — В этом прекрасном климате люди живут очень долго…

— Я и так прожила достаточно долго! — перебила ее хозяйка. — Я пережила всех, кто был мне дорог, да и вообще — нельзя жить вечно. Но до сих пор я не могла позволить себе умереть, потому что у меня было очень важное дело. Но теперь…

— Что — теперь? — удивленно переспросила ее Настя.

— Теперь, когда я встретила вас…

— О чем вы говорите?

— Давайте сначала посмотрим на эти фотографии! — сменила тему хозяйка, придвинув к Насте альбом.

Настя открыла тяжелую бархатную обложку — и увидела старые, выцветшие черно-белые фотографии. На этих фотографиях были люди, казалось, пришедшие из другой жизни, из другого времени — мужчины в генеральских и полковничьих мундирах, в старомодных сюртуках. Женщины в длинных платьях и широкополых шляпах. Они фотографировались на фоне моря — того самого, которое сейчас синело внизу, на фоне мрачных крепостных стен, на фоне цветущих олеандров.

Одна из женщин показалась Насте удивительно знакомой.

— Это… — начала она, но договорить не успела: Елизавета протянула ей ручное зеркало с резной серебряной ручкой.

Настя машинально взглянула в зеркало — но это было не обязательно: она и так поняла, на кого похожа женщина на фотографиях.

— Да, это она — Анастасия Николаевна Облонская. А вот это, рядом с ней — барон Витте, а это — генерал Благово, а это… — и она перечисляла те имена, которые Настя только что видела высеченными на каменных надгробьях.