Три любви - Арчибальд Кронин

Она с ужасом ощущала, что сплелась с ним в этой белесой темноте, содрогаясь от сотрясающих его спазмов, словно в некоем смертельном оргазме. Вдруг она почувствовала, что сейчас потеряет сознание. Но вслед за этим его напряженная хватка ослабла, вялые руки оторвались от нее, и, ловя ртом воздух, он бессильно рухнул на палубу.

Дрожа, она приподняла его голову, положила себе на колени.

– Господи! – в панике пробормотал Ангус, стуча зубами. – Ему совсем плохо. – И снова прошептал: – Его ударило носом. Прямо… прямо в грудь.

Он держал в руке зажженный фонарь. Чахлое желтое пламя бросало блеклое пятно света на ее лицо, бледное, в ореоле влажных волос, освещало ее истерзанную мокрую одежду.

Свет падал и на фигуру Мура, недвижную, бессильную, и на его мертвенно-бледное лицо – пустое лицо, будто какая-то пугающая сила высосала из тела его жизненную энергию, высосала жизнь.

Потрясение при взгляде на его лицо, так быстро изменившееся, вызвало у Люси дрожь, тем более что промокшая одежда не грела, а только липла к телу. У нее слабо тряслись колени.

– Посмотри на меня, Фрэнк, – с плачем говорила она. – Я люблю тебя.

И она держала его на коленях, как ребенка, пока катер легко качался на невидимой воде да издали постоянно доносился неторопливый перезвон колокола. Он звонил по отходящей душе.

Фрэнк не шевелился. Его лицо резко осунулось, он был похож на привидение. Рука, которую сжимала Люси, была холодной и податливой, на ощупь бесплотной. Люси пробрала дрожь. Одно мучительное мгновение она колебалась. Потом вдруг ощутила прилив отчаянной энергии. Это невозможно. Она любит его. Она здесь, чтобы спасти его. Люси решительно вскинула глаза и встретилась со взглядом Дейва.

Он отошел от Анны, в полубессознательном состоянии лежавшей на кожухе, и, наклонившись к Люси, с тревогой сказал:

– Он плох. Выглядит просто ужасно.

– Принеси воды! – страдальчески выкрикнула она и сжала кулак, заляпанный кровью, так что побелели костяшки пальцев. – Скорей принеси!

Она омыла лицо Фрэнка, нежно прикасаясь к губам и лбу дрожащими пальцами.

Невероятно, но он вдруг открыл глаза, и в них напоследок промелькнула тень узнавания.

– Люси, – задыхаясь, вымолвил он и сделал слабую попытку прильнуть к ней, – не покидай меня.

С ее сжатых губ слетел быстрый подавленный вздох и словно повис в воздухе.

– Да, Фрэнк, – всхлипнула она, – я не могу дать тебе уйти. Мы будем вместе всегда.

– Но зачем… – сказал он, вновь задыхаясь, и умолк. Потом, с трудом выговаривая слова, прошептал: – Ничего не было. Анна… только провожал Анну… провожал ее на пароход.

Ее сердце замерло. Сначала она не поняла. Потом вдруг что-то поразило ее как громом – парализующая вспышка ужаса, опалившая ей грудь.

– Хочу пить, – прошептал он и слабо добавил с пугающей пародией на свои давние шутки: – Но… но мне трудно глотать.

Она не могла говорить, грудь у нее разрывалась. Вселенная, со всеми ее созвездиями, застыла над ее головой. Люси ощутила пустоту в сердце, желание умереть. Что… о-о, что она наделала!

– Совсем темно, – слабо выдохнул он. – Это здесь или… или там?

– Господи! – Она зарыдала, обращаясь к Богу с мольбой. Из ее серо-голубых глаз хлынули слезы. – Спаси его для меня! Фрэнк, любимый, вернись – вернись ко мне! Я… все для тебя сделаю. Я люблю тебя!

Но у него отвисла челюсть, опустились тяжелые веки, закрылись потускневшие глаза. Голова запрокинулась назад, губы раскрылись с косой ухмылкой, и Люси увидела глумящуюся над ней пустоту.

– Шах! – деликатно сморкаясь, сказал дядя Эдвард. – Мат!

Питер нахмурился. Он знал, как ходят все фигуры. Как приятно ходить конем! И все же почему-то это всегда случалось – безо всякого предупреждения.

– Смешно, – сказал он. – Я думал…

На лице священника играла легкая улыбка, его длинные белые пальцы поглаживали стакан с портвейном, сияющий, подобно рубину, рядом с блюдом грецких орехов, которое стояло на полированном столе красного дерева. Красные бархатные шторы, не дающие влажному порывистому ветру с залива проникать в комнату, отгораживали надвигающуюся темноту и подчеркивали мягкий газовый свет, уютно освещающий двух игроков. Дядя Эдвард поднял свой стакан, посмаковал напиток, чуть сморщив губы. Вдруг в окно ударил сильный порыв ветра и в стекло забарабанил дождь, что заставило дядю поднять глаза и самодовольно заметить:

– Сегодня очень приятно сидеть дома – вы так не думаете, мой дорогой сэр?

Питер сполз вниз, и его голова теперь покоилась на спинке кресла.

– После тумана часто бывает сырость, – изрек он с видом мудреца.

Он слышал это замечание от старика Боуи и теперь повторил как нечто оригинальное.

– А что бывает после того, как я возьму твоего ферзя? – лукаво спросил дядя Эдвард.

Оба рассмеялись, и в этот момент послышался стук в дверь – неожиданный стук, ибо они надеялись провести вечер вдвоем.

– Войдите! – сказал Эдвард, и в комнату проскользнула мисс О’Риган.

– Ваше преподобие, – неуверенно начала она, запнулась и повторила: – Ваше преподобие… – Она возвела глаза к небу и театрально закатила их, так что стали видны белки. Казалось, мисс О’Риган находится во власти дурного предчувствия и чем-то очень расстроена, поскольку выглядела она не веселее святой мученицы, чей портрет висел на стене позади нее. – Вот… пришло, – произнесла она бледными губами и, достав из-за спины оранжевый конверт, робко протянула его священнику.

Он механически развернул телеграмму, и его желтоватое лицо стало белым, а рот запал. Потом его преподобие издал странный горловой звук.

– Боже мой! – произнес он нетвердым, испуганным голосом. – Боже мой! – Затем кровь опять прилила к его лицу, и он в возбуждении поднялся, рассыпав скорлупки от грецких орехов, лежавшие у него на коленях. – Мне надо пойти в церковь, – с запинкой пробормотал он, не глядя на Питера, а обращаясь к маленькой статуе мадонны у двери. – Да, мне… мне надо пойти в церковь. Я должен быть там.

Он схватил с каминной полки шляпу, поспешил к двери, и под его большими туфлями с пряжками громко захрустела ореховая скорлупа, рассыпанная на коврике перед камином. Держа в руке развернутую телеграмму, отец Мур вышел из комнаты. За ним дрожащей тенью следовала мисс О’Риган. Проходя в дверь, она окунула пальцы в небольшую купель со святой водой и набожно перекрестилась с пугающей страстностью.

При этой неожиданной перемене в уютной и спокойной комнате лицо мальчика омрачилось, он выпрямился в кресле, и его тонкая фигурка застыла в тревоге.