В плену сердца - Тори Майрон

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Отбрасываю маленькую сумочку на кресло. Он молчит. Стягиваю резинку с волос, распуская ровные длинные пряди. Он напрягается. Делаю пару неспешных шагов навстречу ему, начиная расстёгивать пуговицы на платье, и ощущаю, как аура Харта, точно факел, разгорается ещё сильнее, съедая весь кислород вокруг себя. Его ломает. Практически трясёт. Он хочет. И всё равно стоит, словно приклеенный к полу, сдавливая пальцами бокал. Но лишь до момента, когда я справляюсь с последней пуговицей и раскрываю полы платья, наконец показывая заготовленную для Адама шалость — под платьем я полностью обнажена.

Чёрная ткань сползает с плеч, свободно падает к моим ногам. Я остаюсь перед ним в одних элегантных туфлях и на тысячу процентов уверенной, что все имеющиеся у Харта причины его затяжного бездействия сейчас же превратятся в пепел от возросшего в нём огня. И это так! Я инстинктивно чувствую его неудержимую похоть. Вижу крохотную капельку пота, стекающую с его виска. Слышу тихий, иступлённый выдох, упиваюсь тотальным затмением в чёрных глазах. Он на низком старте. Готовится к рывку, чтобы получить волшебную пилюлю, спасающую его от сверхъестественной ломки. Осталось лишь нажать на спусковой крючок. И я нажимаю…

Поднимаю взор к его плотоядному взгляду и, растянув губы в многообещающей улыбке, невербально транслирую своему мистическому, горячему и чертовски голодному зверю команду: «Фас!».

Адам

Это не она. 

Именно эта ненормальная мысль, точно пуля, пробила мне лоб и застряла в центре мозга, когда я увидел Лину, приближающуюся к нам с Холландом с изящностью дикой пантеры. Я не знаю, как это объяснить, но, как и в нашу прошлую встречу в гостиной в Рокфорде, взглянув на девчонку, в первую секунду я не узнал в ней свою дикарку. И всему виной вовсе не её очередное перевоплощение, а незнакомый взгляд — ещё издалека мне показалось, будто на меня смотрит не Лина, а безумно эффектная, но совершенно безразличная мне красотка.

Однако стоило ей подойти ближе, а мне чётче разглядеть потрясный деловой образ кошки, как измученное жаром тело вступило в спор: «Да она это! Она!» То же милое лицо, те же выразительные синие глазки, те же шикарные светлые волосы, собранные в высокий хвост, который так и хочется намотать на кулак и оттянуть со всей силы, жёстко проникая в Лину сзади, наслаждаясь видом её аппетитной попки и красивого прогиба спины.

В общем, стоило мне оказаться в зоне её «отражения», как даже посреди толпы сверхъестественное желание враз сменило все до жути странные мысли на развратные порнокадры. Правда, нужно отметить, ненадолго.

Это не она. 

Вновь раз за разом выдвигал бредовое убеждение некий назойливый голос, пока я из-за всех сил пытался не совершить убийство своего лучшего друга прямо в сердце Манхэттена, когда молчаливо наблюдал, как тупоголовая блондинка, вздумавшая разыграть новый идиотский спектакль, с интересом осматривала его, кокетничала, улыбалась так ярко и искренне, как никогда не улыбалась мне, и под конец распустила свои тонкие маленькие пальчики, которые ещё немного — и я бы мог запросто переломать. 

И тут нужно отдать должное Майклу за понимание и быстрое пресечение Лининой попытки возродить во мне монстра. После этой ситуации я нисколько не жалею, что рассказал другу всю историю и терпел его неоднократные шуточки и насмешки. Не сделал бы я этого, Майкл, будучи в неведении о побочных эффектах «очарования», вряд ли остановил бы дикарку и определённо уже лежал бы в морге. Но он среагировал быстро и чётко, как настоящий друг, — за что респект ему и тысячи благодарностей. Мне же вообще нужно возвести памятник при жизни за недюжинное самообладание. Честно, я сам от себя в шоке и до сих пор не понимаю, как сумел не взорваться на глазах у сотен людей, а после — остановить себя от убийства идиотки прямо в кабинке лифта. 

Хотя нет… знаю… 

Это же она! 

Проскользнуло острым лезвием по оголённым нервам напоминание, когда синие испуганные глаза с мольбой смотрели на меня, а руки пытались освободить своё горло. И я очнулся. Вмиг отогнал от себя лютый гнев и отпустил её. Я не хотел делать ей больно. Да, чёрт побери, я никогда не хотел причинять ей вред, но она, сука, всегда вынуждает меня, нарывается, дразнит того, кого дразнить чревато. А затем как ни в чём не бывало вновь продолжает вести себя словно минуту назад не была на грани смерти от моих стараний и пытается успокоить меня пустым трёпом и извинениями:

– Адам, ну прости ты меня, я больше не буду себя так вести, обещаю, – до безумия правдоподобно произносит она, но зверь внутри меня начинает с диким рыком бомбить мою грудную клетку от неприятия её слов.

Ведь он знает, что его кошка никогда не стала бы так просто извиняться, а устроила бы сцену с пылким монологом о том, почему я заслужил её очередную провокацию. Она ни за что бы так быстро не смирилась со своими новыми правилами жизни, которую она сама больше контролировать не может. Не стала бы вести себя столь непринуждённо, сияя и радуясь всему вокруг, будто не она так долго и отчаянно боролась со мной за свою свободу. И она не стала бы сейчас брать инициативу в свои руки и раздеваться перед тем, кому неоднократно кричала о ненависти и презрении, во всей красе проявляя свою округлившуюся фигурку с самыми шикарными сиськами на свете, от вида которых я превращаюсь в безмозглого, одержимого торчка, жаждущего кошку при любых обстоятельствах. 

Она?

Не она?

Мне по*уй! 

Всё! Не могу больше. Я слишком долго ждал. И сейчас хочу её любую. И получу! Немедленно!

Её выразительный взгляд, дерзкая улыбка и звон разбитого бокала, вылетевшего из моей руки, — последнее, что я запоминаю, перед тем как окончательно врубить режим хищника и наброситься на самое заветное тельце в мире.

Рывок, два шага — и вот она уже в полной моей власти. Губы в губы. Язык как можно глубже. Руками жёстко сминаю её голый зад. Приподнимаю, секунду жду, пока Лина крепко обнимет мои бёдра ногами, и вдавливаю её к моему ноющему паху так, будто надеюсь стать с ней единым целым. Хаотично скольжу пальцами по женской спине, с сумасшедшей скоростью пробегая по гладкой, бархатистой коже. Вбираю в себя её страстные стоны, целую жадно, неистово, словно заживо сожрать желаю, и возрождаюсь, наконец живым себя ощущаю, дышать, мать её, полной грудью начинаю. И ненавижу… Боже! Как же я ненавижу её за всё, что она делает со мной. За то, в кого меня превращает. За то, что стала моей зависимостью, одержимостью, ахиллесовой пятой. Ненавижу и не могу без неё. Не могу больше. Не сейчас. Возможно, позже. Но сейчас нужна мне эта разрушительница нервных клеток и до невозможности сладкая девочка, которую вновь хочу испробовать на вкус, целиком всю искусать, облизать, покрыть поцелуями, сжать, вдавить в себя, намертво приклеить, что я и делаю, припечатав её к одной из стен, не обращая внимания на падающие рядом вещи.