Где ночуют боги - Дмитрий Владимирович Иванов

– А кому сейчас легко? Духом не падайте. Молитесь. Может, не упадет.

И уехал на «Мерседесе» «с глазами» освящать олимпийский объект.

Тогда худой священник вспомнил про грека, директора ресторана, который своему сыну поставил мавзолей Тимуридов. Пришел к нему и сказал:

– Помоги храму. Во имя Христа.

А директор ресторана сказал:

– Я свой храм уже сделал. На могиле у сына. Пускай Христу его отец делает.

И денег на рельсы тоже не дал. Только сказал официантам покормить гостя мясом. Но священник ест мало, а мясо вообще не ест уже много лет, поэтому такой худой. Он сказал директору ресторана: «Господь тебя храни». И ушел. Так и остались худенькие доски подпирать полутонные камни.

Пока Антон слушал Ларис, он успел разглядеть, что внутри мавзолея сидит не только мраморный сын, а еще один человек, с бородой. Он смотрел на мраморного юношу. Это был директор ресторана, настоящий, не мраморный. У греков не принято в Пасху собираться на могилах и пить. Но директор ресторана в этот день был здесь, на кладбище, потому что он каждое воскресенье приезжает сюда. Директор сидел и смотрел на мраморного сына. И тихо-тихо что-то рассказывал ему. Антон не мог расслышать что.

Потом Антон спросил Ларис:

– А там что?

И показал на другой, восточный склон горы, на котором видно было большое скопление народа вокруг серых каменных руин. Ларис сказала:

– Абхазы. У них же тоже сегодня большой праздник.

– Пасха? – спросил Антон.

– Не Пасха, но как Пасха, – уклончиво, как показалось Антону, ответила Ларис и добавила: – Сократ и Аэлита тоже там сейчас.

– Они абхазы? – спросил Антон.

– Не абхазы. Как абхазы… – снова уклончиво, как опять показалось Антону, ответила Ларис. – Они – Аублаа. Вся их фамилия.

Антон сказал, что хочет пойти посмотреть на большой праздник абхазов. Ларис не пошла и его отпускать не хотела, потому что боялась, что он уже пьяный от чачи. Антон тогда развел руки в стороны, а потом быстро свел указательные пальцы и точно попал кончиком одного пальца в другой. И сказал:

– Вот видите. Я не пьяный. Сами попробуйте.

Ларис попробовала три раза, и ни разу у нее не получилось. Она стала смеяться и сказала:

– Я что, сама пьяная, что ли, ой, Господи, прости меня в этот день.

Отпросившись у Ларис при помощи этого трюка, который выпал из его памяти, как мелкая монетка из кармана, Антон пошел по широкой тропе, устремлявшейся в сторону серых руин на восточном склоне горы. На самом деле он был пьяным, но по-хорошему. Было приятно и легко, как может быть человеку, который ничего не помнит и поэтому ни о чем не жалеет. Пока Антон шел вниз по склону горы, он опять увидел пастуха, Артуша. Тот тоже шел вниз, а коровы шли с ним, как друзья. Артуш шел, не касаясь земли. Просто плыл невысоко над землей – тихо-тихо летел, как Ларис и сказала. Артуш летел и смотрел поверх голов пыльных коров – туда, где вдали висел в воздухе храм Эчмиадзина.

Через полчаса Антон вышел на обширную поляну на восточном склоне. Абхазы толпились у серых руин. Они были похожи на армян только на первый взгляд, потому что одеты были тоже в основном в черное. Но вели себя они по-другому. Они не шутили и не смеялись. Они молчали и чего-то ждали. Антон хотел спросить у кого-то, что здесь происходит, но не знал у кого. Он прошел чуть вперед, ближе к руинам. И вдруг кто-то взял его за локоть. Антон обернулся. Это была Аэлита. Она сказала Антону:

– Сейчас будет говорить глава сельсовета. Раньше сначала говорил старый жрец, но сейчас молодой разрешил, чтобы сказал пару слов глава сельсовета – тот попросил, у него скоро выборы.

Антон кивнул, хотя ничего не понял.

В это время толпа пришла в движение, устремилась вперед. Вскоре впереди показался человек. Антон улыбнулся и сказал:

– На Михалкова похож.

И сам удивился – тому, что вспомнил Никиту Михалкова. Совсем, казалось бы, бесполезные вещи извлекала из темноты его память, пострадавшая от гнева титанов. Глава сельсовета действительно был похож на Михалкова, только очень скромного. На нем был не модный потрепанный пиджак, и, наоборот – совершенно новая, полчаса назад вынутая из упаковки и в спешке не выглаженная, сохранившая все линии сгибов белая рубашка. Еще у него были усы и печальные глаза, как у Михалкова; только усы были не такие роскошные и глаза более грустные, чем у мэтра кино. Он сказал:

– Дорогие братья, абхазы. Сегодня у вас большой праздник. Я пришел, чтобы вас поздравить и сказать. Местная администрация и я. Вот. Всегда. С большим уважением относились к обычаям, которым столько веков, что даже ученые не знают, сколько конкретно. Я что хочу сказать? Дорогие мои. Я хочу сказать спасибо! В первую очередь, конечно, жрецам семьи Аублаа. За то, что столько веков все это делают. Спасибо, дай Бог вам здоровья. Пользуясь случаем, хочу сказать спасибо всем, кто голосовал за меня, за мою, хочу сказать, кандидатуру на прошлых выборах. Я надеюсь, вы еще раз поддержите того, кто всегда вам поможет, чем сможет. Дай Бог вам здоровья. С праздником!

Произнеся эту короткую речь, глава сельсовета удалился. Видно было, что он немного волновался, речь скомкал – хозяйственником он был опытным, а оратором не очень: времена ораторов прошли давно, времена хозяйственников давно наступили. Но абхазы отнеслись снисходительно к его взволнованной речи. Поаплодировали даже немного.

Аэлита наклонилась к Антону и сказала:

– Он неплохой человек. Потому что у нас воровать нечего.

Антон спросил Аэлиту, указав на руины:

– Что это за место?

Девушка ему рассказала:

– Семь святилищ есть у нас. Все в горах, высоко. Это – самое старое. Ибрагим говорит, оно было, когда по земле ходили мамонты, и еще даже раньше, когда на земле только райские птицы жили, и еще муравьи, и мы еще. Мы всегда были, Ибрагим говорит. Ибрагим старый жрец был. Теперь внук его – Кучка, молодой жрец. А мы с Сократом – внуки Кучки. Мы жрецы, весь наш род, Аублаа. Сколько это святилище есть, столько наша семья есть. Сократ тоже жрец будет, когда старым станет. А я не могу, даже когда старая буду, потому что я женщина.

Антон спросил, глядя на молчаливых абхазов вокруг:

– А почему армяне там, на кладбище, смеются, пьют, поют. А тут все молчат?

– Потому что у армян сегодня Пасха. А у нас – День сотворения мира. Пока мира нет еще. А когда мира еще нет – кто будет смеяться, что будут пить, что будут петь? Ничего еще нет. Никого еще нет.

Антон кивнул. Хотя не понял ничего.

Аэлита сказала:

– Имей терпение. Потом, когда мир появится, тоже будут пить и петь. Подожди.

Антон стал ждать и молчать – как абхазы вокруг.

Вскоре перед толпой появился молодой жрец – Кучка. Антон очень удивился, почему Аэлита его так называла – молодой жрец: на вид Кучке было лет девяносто. Его поддерживал под локоть Сократ – брат Аэлиты. Но потом Кучка коротким уверенным жестом убрал свой локоть из рук Сократа, и тот отошел от него и встал за его спиной, у правой руки. Потом Кучка Аублаа сделал еще один резкий и властный жест, как будто призвав всех к тишине, хотя все и так стояли молча. Когда он сделал так рукой – все стали стоять, как показалось Антону, еще тише. Слышно было теперь только пение птиц, и даже, как шевелятся листья на деревьях вокруг руин. Тишина продолжалась с полминуты. Все стояли и смотрели на жреца, а он – куда-то сквозь людей. Потом жрец сказал: