От золотого тельца до «Золотого теленка». - Елена Чиркова

Версия городничего состоит в том, что купцы мошенничают, потому «откат» справедлив: на подряде с казною «надувают» ее на сто тысяч, поставляя гнилое сукно, а потом жертвуют двадцать аршин. «Оправданием» взяточничества городничему служит также «недостаточность состояния» («казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар») и скромный размер мзды («Если ж и были какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья».)

Все чиновники и купцы небольшого городка, куда заявился Хлестаков, несут ему взятки под видом денег взаймы. Первым успевает городничий: «Ну, слава богу! деньги взял. Дело, кажется, пойдет теперь на лад. Я таки ему вместо двухсот четыреста ввернул». В итоге собирается внушительная сумма: «Это от судьи триста; это от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот… Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого! За тысячу перевалило…» Уже после этого подсчета городничий дает еще, а его дочь жалует персидский ковер, чтобы герою было удобнее ехать дальше. Старательно пытаются увернуться от взяток лишь помещики Бобчинский и Добчинский, у них на двоих нашлось «взаймы» всего 65 руб. Может, потому что их не в чем было обвинить?

Проходит 33 года, и в русской литературе возникает образ честного городничего. Это Алексашка Рыжов, квартальный уездного города Солигалича Костромской губернии – герой рассказа Лескова «Однодум» из цикла «Праведники». «Казенного жалованья по этой четвертой в государстве должности полагалось всего десять рублей ассигнациями в месяц, то есть около двух рублей восьмидесяти пяти копеек по нынешнему счету». (Речь идет о старых временах – Рыжов родился еще при Екатерине II.) Квартальническое место, хоть и не очень высокое, «было, однако, довольно выгодно, если только человек, его занимающий, хорошо умел стащить с каждого воза полено дров, пару бураков или кочан капусты». Но квартальный ведет себя по местным меркам странно и числится «поврежденным».

В его задачи входит «блюсти вес верный и меру полную и утрясенную» на базаре, где его мать торговала пирогами, но мать он посадил не на лучшее место и отверг приношения «капустных баб», пришедших на поклон. Не является с поздравлениями к именитым горожанам – потому что ему не на что обмундироваться, хотя у прежнего квартального видели «и мундир с воротом, и ретузы, и сапоги с кисточкой». Мать похоронил скромно, даже молитву не заказал. Не принял подарков ни от городничихи – два мешка картофеля, ни от протопопицы – две манишки собственного рукоделия. Начальство пытается его женить, потому что «из женатого… хоть веревку вей, он все стерпит, потому что он птенцов заведет, да и бабу пожалеет». Алексашка женится, но не меняется: когда жена взяла у откупщика соли на кадку груздей, жену побил, а грузди отдал откупщику.

Однажды в город жалует новый губернатор и расспрашивает местных чиновников о Рыжове, который теперь «и.о. городничего»: умерен ли насчет взяток? Городской голова сообщает, что живет тот только на жалованье. По мнению губернатора, «такого человека во всей России нет». Во время встречи с Рыжовым тот не лакействует перед губернатором, даже дерзит. На замечание, что у него «очень странные поступки», отвечает: «всякому то кажется странно, что самому не свойственно», признается, что не уважает власти, потому что они «ленивы, алчны и пред престолом криводушны», сообщает, что не боится ареста: «В остроге сытей едят», вдобавок предлагает губернатору самому научиться жить на 10 руб. в месяц. Губернатору это импонирует, и он не только не наказывает Рыжова, но и совершает невозможное: его стараниями Рыжову присваивается «дарующий дворянство владимирский крест – первый владимирский крест, пожалованный квартальному».

***

Радикальная борьба с коррупцией на уровне законов в Российской империи началась в поздний период царствования Николая I c введением в 1845 году «Уложения о наказаниях уголовных и исправительных». Получение вознаграждения за действие без нарушений «обязанности службы» считалось мздоимством, с нарушениями – лихоимством, которого выделяли три вида: незаконные поборы под видом государственных податей, взятки с просителей и вымогательство, последнее считалось наиболее тяжким. Взятку нельзя было брать ни через родственников, ни через знакомых. Преступлением было даже выраженное согласие принять взятку до самого факта передачи. Взяткой могли признать получение выгоды в завуалированной форме – в виде карточного проигрыша или покупки товара по заниженной цене. Чиновники не могли заключать никакие сделки с лицами, бравшими подряды от того ведомства, где они служат.

Наказание за мздоимство было относительно мягким: денежное взыскание с отстранением от должности или без. Вымогателя же могли отправить в острог на срок от пяти до шести лет, лишить всех «особенных прав и преимуществ», то есть почетных титулов, дворянства, чинов, знаков отличия, права поступать на службу, записываться в гильдии и пр. При наличии отягчающих обстоятельств вымогателю грозила каторга от шести до восьми лет и лишение всех прав и состояния. Законодательство требовало, чтобы при назначении наказания лихоимцу не принимались во внимание чины и прежние заслуги.

Толку от «Уложения» было немного. Так, согласно данным, приводимым Лурье, в 1840–1850-х годах на подкуп губернских чиновников откупщики – выигравшие конкурс на монопольную торговлю водкой в кабаках по всей губернии – тратили в среднем в год до 20 тыс. руб., тогда как годовое жалованье губернатора тогда составляло от 3 до 6 тыс. руб. В маленьком городе поставляли в виде взяток до 800 ведер водки городничему, частным приставам и квартальным надзирателям.

Мы имеем и литературные свидетельства того, что с изданием Уложения практически ничего не поменялось. В романе Писемского «Люди сороковых годов» (1869) со взяточничеством сталкивается главный герой Павел Вихров – молодой помещик, сосланный служить «в одну из губерний» за свои вольнодумные сочинения. Он обнаруживает, что коррупцией пронизаны все взаимоотношения подданных с государством. Его первое дело – поймать с поличным и усмирить раскольников-поповцев. Едет в отдаленную деревню он в компании «стряпчего государственных имуществ». Вихров был бы рад не найти следов того, что поповцы молились не по православному обряду, ибо считает преследование по принципу вероисповедания неправильным, но у него есть свидетель. Тот, однако, тоже не прочь составить бумагу об отсутствии нарушений: он содрал с главного «совратителя» крестьян в раскол 10 руб. золотом для себя и столько же для Вихрова, но, поскольку тот взяток не берет, оставил их себе.

Следующее дело – «об убийстве крестьянином Ермолаевым жены своей» – секретарь уездного суда называет делом «о скоропостижно умершей жене крестьянина Ермолаева», ведь доказательств убийства нет. Эксгумация тела Вихровым показывает, что у «умершей» проломлены череп и грудь, наполовину оторвано одно ухо, повреждены легкие и сердце. Исправник же, который вел следствие, признаков насильственной смерти не заметил: Ермолаева откупил за 1 тыс. руб. богатый мужик, за которого убийца взялся отслужить в армии. Когда Вихров едет еще по одному делу, крестьяне собирают ему на взятку 100 руб. Вихров не только их не берет, но и требует расписку в том, что не взял. Она ему пригодится, ведь честный человек неудобен, и его попытаются выставить взяточником. По контексту понятно, что эти события происходят в 1848 году, то есть после принятия Уложения.