Марко Поло. От Венеции до Ксанаду - Лоуренс Бергрин

Европейцы никак не могли принять на веру эту статистику, однако монгольские и китайские хроники подтверждают ее точность. Бароны носили особое одеяние в каждый из тринадцати больших праздников лунного года. Всего, по подсчету Марко, монгольский двор располагал «156 000 одеяний столь дорогих и великой цены».

Они служили фоном для неподражаемого величия Хубилай-хана. По праздникам «перед великим владыкой проводят огромного льва. Едва он взглянет на него, лев бросается перед ним на брюхо в знак великой покорности, как будто признает в нем владыку. Он столь кроток, что остается так перед ним без цепи и лежит у его ног как собака» — зрелище, как признает Марко, «внушающее благоговение».

Пресмыкающийся перед ханом лев напоминает Марко о ненасытной страсти Хубилая к охотничьим забавам в ясные, холодные и сухие в Камбулаке зимние месяцы. По обычаю, отмечает Марко, любая добыча, взятая в эти месяцы, «дикие вепри, и олени, и быки, и антилопы, и медведи, львы и другие дикие звери, должны доставляться ему». Их часто привозили выпотрошенными на повозках, словно разжигая аппетит великого хана к охоте, поскольку тот предпочитал охотиться сам, с леопардами и рысями, «обученными ловле и травле». Марко объясняет, что Хубилай-хан во время этих забав «берет с собой нескольких собак». Из предосторожности львов держали в клетках, «потому что, почуяв зверя, они свирепствуют и ярятся так, что их не сдержать. И непременно надо вывести их против ветра, потому что, когда животные уловят запах, они сразу бросаются бежать».

Двое братьев, Баян и Минган, служили хану псарями («куничи» на татарском, что означает «смотритель собак»). Они распоряжались мастифами, легавыми и борзыми. Каждый брат начальствовал над десятью тысячами человек, занимавшихся исключительно уходом за ханскими псами. Псари, служившие одному брату, одевались в красное, второму— в небесно-голубое. «Их великое множество, — заверяет Марко. — Один из этих братьев, с его десятью тысячами человек в одноцветных нарядах и пятью тысячами псов (потому что мало таких, кто не держал бы пса), идет от него по правую руку, а другой брат со своими десятью тысячами в другом цвете и со своими псами, идет слева от него».

От братьев требовалась высокая квалификация, поскольку, как объясняет Марко, они «обязаны были по договору поставлять двору Хубилай-хана каждый день, начиная с октября до… месяца марта тысячу голов зверей и птиц, не считая перепелов». Для этого им приходилось трудиться без устали, и с наступлением марта они прекращали всякую деятельность, восстанавливая силы.

Сам хан охотился с таким же размахом, в сопровождении «десяти тысяч соколятников, и пяти тысяч кречетов, и сапсанов, и малых соколов, и других птиц в великом изобилии, с гораздо меньшей свитой», не считая «множества больших ястребов, чтобы бить речную птицу». Его соколятники были, разумеется, хорошо обучены и отлично снаряжены для охоты, чтобы не позорить своего владыку и повелителя.

Птицы, принадлежавшие Хубилай-хану, имели «маленькую серебряную табличку, привязанную к ногам, для опознавания». Залетевшую птицу немедленно возвращали хозяину, как и любую другую принадлежность охотников: лошадей, мечи и другое снаряжение. Всякий, нашедший потерянное, «считался вором», если немедля не возвращал находку законному владельцу — чаще всего барону. Если верить Марко, эта система, подкрепленная жестокими наказаниями, действовала вполне эффективно. «Всякую потерянную вещь вскоре находят и возвращают».

Незнатным жителям монгольской империи не позволялось держать охотничьих птиц и охотиться с ними. «Ни один купец, ни ремесленник, ни горожанин или сельский житель, никто, кто бы он ни был, не смеет держать кречета, сокола, ни охотничьих птиц или псов ради своей забавы по всему царству великого хана». Даже монгольские бароны и рыцари должны были соблюдать ограничения, установленные ханом. «Никто не смеет охотиться или спускать соколов, если он не подчинен начальнику соколятников или не имеет на то привилегии».

В утро охоты ханский кортеж выезжал на дорогу, ведущую к югу от Камбулака к охотничьим угодьям. Бароны и низшие чиновники ехали верхом или шли пешком, а Хубилай-хан возвышался над ними на спине одного из своих четырех слонов, наученных пробираться по узким тропам. Согласно своему положению он ехал в башенке («в красивой деревянной комнате», как назвал ее Марко), отделанной лучшими шелками и золотыми украшениями. Хубилай редко спускался с этого возвышенного насеста. Его сопровождали двенадцать баронов и двенадцать привлекательных женщин. «Ни одна забава в мире не сравнится с этой», — вздыхает Марко.

Хубилай, из-за драпировок своей личной палаты, вел беседу с гостями, а рядом ехали бароны и рыцари. Завидев в небе журавлей или фазанов, они выкрикивали: «Государь, журавль летит!». Тогда Хубилай откидывал занавеску и спускал своего кречета.

Хубилай и его приближенные, прищурившись, следили, как стремительный охотник метеором перечеркивает небо, внезапно падая на несчастного журавля или другую птицу, тщетно пытающуюся уйти от нападения. Быстрокрылый сокол всегда догонял ошеломленную и беспомощную жертву и вонзал в нее острые как бритва когти, вовлекая в воздушную пляску смерти. Слившиеся в гибельном объятии птицы опускались на землю, и соколятники галопом скакали к месту их падения, чтобы возвратить терзавшего добычу сокола.

Хубилай, покачиваясь на подушках на спине слона, упивался зрелищем воздушной битвы. «Это великая забава и великая радость для него, — удостоверяет Марко, — и для всех других баронов и рыцарей, что едут с владыкой».

Утомленный часами охоты хан находил отдых среди «красивых и богатых» шатров и павильонов, где собирались его бароны, рыцари и соколятники с женами и наложницами, числом до десяти тысяч. Иные шатры были так велики, что вмещали тысячу рыцарей, и дверь каждого, независимо от размера, открывалась «на полдень» согласно монгольскому обычаю.

Самый большой шатер соединялся с личными покоями хана, состоявшими из двух залов и комнаты. Марко оставил пышное описание обстановки великолепного жилища Хубилай-хана на отдаленной равнине близ «Океан-моря» (известного ныне как Южно-Китайское море). «Каждый зал имеет три колонны из благовонного дерева очень хорошей работы. Снаружи все они покрыты львиными шкурами, очень красивыми, потому что они разрисованы черными, белыми и красными полосами. Они так хорошо устроены, что ни ветер, ни дождь, ни что иное не может повредить тем, кто внутри, или повредить эти шкуры, потому что они очень хорошо защищают. А внутри эти залы и комнаты покрыты мехом соболей и горностаев. Эти два меха особенно красивы и богаты и стоят дороже всех других мехов… Шкурки соболя, сколько их нужно на подбивку одного мужского наряда, стоят две тысячи безантов золотом… и татары называют их на своем языке «царем мехов». Величиной они с куницу… Комната и шатер, где спит владыка (Хубилай-хан), также из львиных шкур снаружи, и покрыты соболиным и горностаевым мехом изнутри, и сделаны и спланированы весьма благородно. Веревки, поддерживающие залы и комнату, все из шелка. Они так ценны и дорого стоят, эти три шатра, что малому царю и не оплатить их».

Однако Хубилай-хан не был «малым царем». Он был императором монголов, самым могущественным из живущих владык.