Мисс Черити - Мари-Од Мюрай

Но Лидия, очевидно, уже вбила себе в голову, что у меня золотое сердце.

Слова Лидии удивили меня меньше, чем тот глухой гнев, с которым они были сказаны.

Я догадалась, что в этом представлении мне отводится малозавидная роль «доверенного лица королевы». Мне пришлось выслушивать все, что я не имела ни малейшего желания знать: что Энн с раннего детства завидовала старшей сестре, что она не выносила, когда Лидию хвалили за красоту, музыкальные таланты или умение держаться в седле.

Мне не хотелось слушать продолжение, и я сделала попытку встать с дивана. Не тут-то было: Лидия вцепилась в мою руку, в точности как Энн.

В роли доверенного лица мне бы следовало спросить: «О моя королева, что подсказывает вам ваше сердце?»

Я была рада вернуться в свою комнату, к Питеру и Петруччо. Не выношу, когда люди друг друга мучают. Я подошла к клетке Петруччо.

Но Петруччо лишь поднял клюв, повернул голову вправо, потом влево, прикидываясь самым беспамятным вороном на свете.

Я и сама искала забвения в книгах. В библиотеке Бертрамов их было не счесть. Французские романы в желтых переплетах с историями вечной любви уносили меня далеко отсюда. Я представляла себя на месте героев. Признаюсь, мне нравилось все подряд, лишь бы история была со счастливым концом. Будь моя воля, я бы ввела закон, запрещающий романы, где все заканчивается плохо. Я читала — и страстно влюблялась в людей, которых никогда в жизни не видела, но которым так желала счастья.

Однажды после обеда, когда я читала в библиотеке, кто-то тихо постучал в дверь и вошел.

Он шагнул ко мне, присел, чтобы посмотреть в глаза, запустил руку в карман и выудил оттуда маленькое серое обезумевшее от страха существо, которое он опустил мне на юбку.

Он поднялся при звуке голоса, который звал его по имени из коридора, прижал палец к губам и повернулся на каблуках.

Мне пришлось поймать мышку в складки юбок, чтобы она не убежала. В этом весь Кеннет Эшли — он делал подарок так, словно хотел над вами подшутить. Как и тогда, в пять лет, я взяла мышь в ладони и побежала наверх, к себе в комнату, где посадила ее в шляпную картонку. Глэдис раздобыла старую клетку, в которой Энн когда-то держала канареек. И я смогла поближе рассмотреть свою новую подружку.

И тут я сделала то, чего не делала со дня пожара. Я заплакала. Я плакала навзрыд по своим сестричкам и по мышкам, по Клювохлопу и Филипу, по жабам и акварелям, по Джулиусу и Маэстро, Милдред и Куку, по Табите и Бланш Шмаль, которая никогда уже не станет снова моей мадемуазель.

Мне повезло с Дезире. Она легко дала себя приручить и повадилась спать, свернувшись клубочком под боком у Питера.

Шли месяцы. За то время, пока я жила у Бертрамов, Лидия успела отвергнуть три предложения руки и сердца: от Фредерика Андерсона, Мэтью Паттерна и еще одного джентльмена, имени которого уже не припомню, — он потом еще сватался к Энн, но с тем же успехом. Ко мне еще пока никто не сватался, и это начинало тревожить маму, хотя мне было всего девятнадцать. Но она никак не хотела признать, что мужей ищут на балах и пикниках, а вовсе не на благотворительных и прочих богоугодных собраниях.

Одно из таких собраний, устроенных миссис Саммерхилл, я не смогу забыть никогда. Выяснив, что тема собрания — «Был ли пупок у Адама?», мама усомнилась, стоит ли мне туда идти, поскольку молодой леди не пристало проявлять интерес к мужской анатомии.

Приглашенный оратор, преподобный Томкинс, с первых же слов своей лекции не стал скрывать, что пупок есть «память о связи матери и ребенка in utero»[11]. Многодетные матери тотчас напустили на себя отстраненный вид, словно это не имело к ним никакого отношения, зато юные девушки заметно оживились.

Оживление в зале.

Последняя фраза мне очень понравилась — «Книга новых чудес» внушила мне уважение к научному мышлению.