Мисс Черити - Мари-Од Мюрай

За пару дней до отъезда в Лондон из Дингли-Белл пришло письмо от мистера Эшли, которое гласило:

Честно говоря, я бы предпочла ошибиться. Погруженная в мысли о мистере Эшли, я подошла к клетке, где дремал ворон, и у меня вырвалось: «Бедный Петруччо!»

Но Петруччо предпочел насвистеть «Правь, Британия»; однако с того самого дня снова стал весьма словоохотлив и постоянно обогащал свой репертуар. Что же до записки мистера Эшли, я посчитала неразумным прятать ее в новую корзинку Питера. Ведь никогда не знаешь, в какую минуту начнется пожар. И я приняла решение всегда носить записку при себе.

Приближалось мое двадцатилетие; и хотя письмо, написанное самой себе, сгорело, я не забыла об обещании поступить в Королевскую академию художеств. Нельзя сказать, что мои родители отнеслись к этой идее одобрительно.

И снова потянулась долгая лондонская зима. К ее обычному однообразию примешивались в тот год нехорошие видения. Призрак Табиты, занятой шитьем, с корзинкой для рукоделия у ног, никуда не делся. В классную комнату можно было попасть только через маленькую проходную комнатку; я каждый раз так боялась встречи с призраком (я не всегда его видела), что готова была пробегать через комнату с закрытыми глазами. И только мысль, что так я скорее столкнусь с привидением, останавливала меня. Я не решилась рассказать о своих видениях доктору Пайперу. С тех пор как Табиту отправили в сумасшедший дом, я опасалась, что после такого рассказа последую прямиком за ней. Довериться я решилась только герру Шмалю. Я навестила коттедж «Мечты о розах», когда Бланш (снова беременная) как раз отдыхала после обеда. Мы с Ульрихом говорили о естественном отборе мистера Дарвина. Внезапно я отважилась признаться.

Я поведала ему всё о призраке и об ужасе, который этот призрак в меня вселял. Шмаль выслушал не двигаясь, опустив голову, пристально разглядывая сжатые руки.

Он обещал разузнать, куда именно поместили Табиту (вероятнее всего, в Бедлам), и справиться о ней. После разговора с ним мне стало чуть легче, хотя галлюцинация пока никуда не делась. Тем временем Бланш подвела к нам за руку маленького Ноэля. После дневного сна он был не в духе. Родители уверяли, что это всё «зубки». Но я это слышала всякий раз, как приходила в гости, поэтому начала уже подозревать, что у него растет второй ряд зубов. Завидев меня, он бросился навстречу с криком «Моя колёсная!» (крестная). Внешне Ноэль походил на мать: белокурый, с тонкими чертами лица. В нем сочетались чувствительная натура Бланш и пытливый ум Ульриха, меланхолия матери и восторженность отца; справиться с таким ребенком было нелегко… Он поздно начал ходить, но очень рано заговорил и изъяснялся на своем собственном языке. Ульрих считал его будущим гением. Малыш бесцеремонно устроился у меня на коленях, после чего заявил: «Мама некасивая».

С тех пор как живот Бланш заметно округлился, Ноэль не упускал возможности высказать по этому поводу свое неодобрение. Сначала он прижался ко мне, но в следующую секунду уже болтал ногами, пришпоривая меня пятками, а потом больно ударил в грудь, откинув голову назад. Он был полной противоположностью кроткого Эдмунда Картера, и я не знала, как с ним сладить. Вскоре пришла нянька и забрала Ноэля в детскую есть кашу. Но он вырвался и опять прибежал в гостиную, где мы как раз пили чай.

Его отец расхохотался, назвал разбойником и усадил на пуф, позволяя марать всё вокруг растопленным маслом, капающим с гренка.

Никогда в жизни не видела, чтобы так воспитывали детей. Вспоминая собственное детство, я завидовала Ноэлю, но одновременно переживала, как бы его не испортила подобная вседозволенность. Перемазавшись с ног до головы, Ноэль возжелал пить прямо из чашки — и уронил ее на пол. На этом капризы кончились, так как выяснилось, что Ульрих мог все-таки шлепнуть сына при необходимости. Тогда я придумала отвлечь Ноэля так же, как когда-то развлекала маленького Эдмунда, когда он болел. У меня всегда при себе имелись блокнот и карандаши. Притянув крестника к себе, я сообщила, что из волшебных карандашей сейчас выпрыгнет кролик.

Пока длился сеанс магии, Ноэль сидел смирно, открыв рот и хлопая глазами.

Ноэль засмеялся и шлепнул нарисованного кролика.

Мне польстил восторг Ноэля, и я нарисовала еще кроликов, а потом — ежика, мышку, лягушку (без балетной пачки) и свинку (без дудки). Ноэль хохотал до слез.

Я не хотела его расстраивать, поэтому соврала, что отказалась от этой мысли.

Я скорчила гримасу, выражающую сомнение.