Школяр - Дмитрий Таланов

Схизматик бросил на него затравленный взгляд, будто ища подтверждения, что правильно понял, и еще больше ссутулился. Он сумрачно уставился себе под ноги, крепко сжав платок в кулаке.

— Бергтору было легче, — прошептал он. — Он был уже мертв, когда сердары жгли его тетради…

Филь дернулся как от судороги, осознав, что стоит за этими словами. Габриэль прошептала «Ой, мамочка!» и зажала себе рот рукой. Анна нахмурилась. Ян отвел глаза. На лице Меты читалось сострадание.

Не обращая на них внимания, г-н Клемент подступил к Схизматику и проговорил, обращаясь к его склоненной голове:

— Потому что они не идиоты, Фабрициус, и не желали, чтобы Новый Свет превратился в сборище полулюдей-полудемонов. Даже в их исторических записях вы не найдете и слова об эликсире, они ничего не оставили на волю случая!

Не получив ответа, г-н Клемент протяжно вздохнул.

— Фабрициус… Я клянусь перед этими щенятами дать вашим детям лучшее обучение любому ремеслу в любой гильдии Империи за казенный счет. Я не обещаю, что всех, но самых талантливых из них я потом пошлю в Алексу. Я лишь заклинаю вас сегодня же уничтожить все ваши записи. Всё, что у вас есть, до последнего клочка бумаги.

Филю представилось, как он сжигает изыскания Ирения по металлургии, и он собрался крикнуть, что этого делать нельзя. Г-н Клемент, не меняя позы, повернул голову и пригвоздил его к месту недобрым взглядом.

— Хорошо, — раздался в ответ слабый голос Схизматика. — Я это сделаю.

Удовлетворенный г-н Клемент повернулся к друзьям.

— Ну, а с вами разговор будет короче, — проговорил он с угрозой, щелкнул пальцами и к нему придвинулся эмпарот. — Вы не просто сунули нос в чужие дела, вы проникли в государственную тайну. Поэтому ни об упомянутых выше исследованиях, ни о том, где находится Железная книга, никто из вас не имеет права распространяться. Никому, никогда, даже на смертном одре. Если кто-нибудь из вас когда-нибудь обмолвится об этом, я растопчу вас, и никакой император не встанет на вашу защиту. Он сам еще не понимает, что совершил, но он поймет. Мне нужно от вас обещание, что вы будете держать языки за зубами. Гарантией честности и того, что вы полностью осознаете последствия, выступит имперский эмпарот. Итак?

Впервые за свое знакомство с г-ном Клементом Филь разглядел в нем чиновника высокого ранга. Его глаза не пускали молний, и он выглядел не грозно, но от его властного взгляда пробирали мурашки. Он, бесспорно, был готов сдержать свои слова и карающим мечом обрушиться на головы виновников. Филь воздал хвалу известным ему богам за то, что те привели его в Новый Свет и можно отделаться только эмпаротским допросом. Потому что за подобные грехи в Старом Свете его бы сейчас повесили.

Как оказалось, Филь не один испугался.

— Обещаем! — раздался в лаборатории хор голосов.

Г-н Клемент кивнул эмпароту. Не так вежливо, как это сделал когда-то в Хальмстеме другой эмпарот, тот вцепился в руки Филя, у которого сразу пронеслись в голове недавние образы. Эмпарот перешел к Яну, потом шагнул к Мете, Габриэль и закончил Анной.

Она демонстративно отвернулась, потом сильно толкнула его:

— Отцепись от меня, ты, урод!

Он не обратил на её возглас внимания, словно она была неодушевленным предметом.

— Эти четверо сдержат слово, — доложил эмпарот тоненьким голоском, ткнув пальцем по очереди в Филя, Яна, Мету и Габриэль.

— А что с Анной Хозек? — поинтересовался г-н Клемент и показал на неё глазами.

— Её зовут не Анна, — сказал эмпарот, — её имя Анастасия.

— Знаю, — сказал г-н Клемент, — у каждого свои слабости. Так что?

Эмпарот отрицательно качнул головой.

— Тогда поищи, что я могу использовать, — приказал г-н Клемент, и эмпарот снова схватил Анну за руки.

Она попробовала вырваться, но быстро затихла с открытым ртом. Ян с Метой потупились, словно с тревогой ожидали чего-то. Эмпарот заговорил:

— Четвертый близнец… звать Анна… слабая, худая, всё время болеет… единственный друг — та, чье имя Анастасия… осенний хмурый день… Анна кашляет, лежит в постели, делает… сделала куклу… подарок… вручает его сестре… дождь, зимний дождь, замерзающие на лету капли… дольмен с именем… горе… Это горе и эта кукла всё еще с ней, — закончил эмпарот.

Ян и Мета с ужасом смотрели на него. Анна очнулась, хлопнула невзрачными ресницами и с ненавистью оттолкнула его от себя.

— Говорю, отстань!

Она надулась, тяжело дыша, напряженно уставясь в пол. Филь мог представить, что она чувствует — слова эмпарота она не должна была слышать, но наверняка знала, что тот увидел и прочувствовал вместе с ней.

Господин секретарь сказал, обращаясь к ней:

— Я уничтожу эту куклу. Я найду её и уничтожу, если ты обронишь хоть слово!

Не дожидаясь её реакции, Ян кинулся к Анне, Мета за ним. Они схватили сестру в охапку и сжали её в объятиях, не давая ей вырваться. Анна истошно завизжала, отбиваясь, и Габриэль поспешила на помощь. Извернувшись, Анна сильно укусила её. На пол закапала кровь.

Анна бесновалась под носом г-на Клемента, а тот смотрел на Филя. Он так смотрел, что Филь припомнил кое-что: меньше года прошло с того дня, когда понадобился десяток солдат остановить его исступленный бег по Кейплигскому замку, и тогда он так же царапался, кусался и брыкался. Филь опустил глаза.

Г-н Клемент понимающе произнес:

— Надеюсь, ты более не станешь кусать замковую стражу, выполняющую свою работу. А остальные запомните: сегодня мне стало известно, что вы три недели кувыркались здесь в снегу, катаясь на конях и на санях. Если я когда-нибудь услышу что-то противоречащее этому, я приду за вами.

Он повернулся и шагнул в башню. Эмпарот поспешил за ним. Профессор Фабрициус тяжело поднялся с табурета, подошел к Железной книге, произнес короткую певучую фразу и закрыл фолиант. Дыра исчезла.

Габриэль направилась к шкафу в поисках того, чем замотать себе ладонь. Анна горько всхлипывала, обвиснув на руках Яна и Меты.

Чувствуя опустошение в душе, Филь спросил:

— Профессор, а сколько всё же было Бергторов?

Схизматик обвел невидящим взглядом собственную лабораторию.

— Те знания, которые я использовал, чтобы лечить людей, находящихся на пороге смерти, Бергтор использовал, чтобы создать двойника-гомункулуса. Сам Бергтор после этого заболел и умер, все страшные дела потом творил его двойник.

«Написатели томов об истории Лаборатории любят впадать в две крайности. Одна из них — это какой светлый и радостный мир был у нас в Алексе. Забывая упомянуть, что пробегать несколько миль в день с увесистыми книгами в обнимку весьма непросто, особенно зимой и на морозе. Другая крайность — про бедных, изнуренных учебой детей, проживших три года в мистическом ужасе за страшным черным забором на опушке дикого леса. Хочется воскликнуть: господа, да нет же, мы просто жили там!..»