Записки датского посланника при Петре Великом. 1709–1711 - Юст Юль

Когда мы вернулись из церкви в дом, то за (один) стол посадили: молодых под балдахином, форшнейдера рядом с новобрачной и затем всех женщин вообще, — (а) за другой, напротив: невестина отца и брата, то есть заменявших ей их царя и меня, тоже под балдахином, и по обе стороны от нас невестиных друзей.

Вдовствующая царица с их придворным штатом кушали в отдельной комнате.

За (обедом) маршал начал с чаши молодых, потом предложил здоровье ближних друзей невесты. В качестве таковых, пока последняя чаша обходила всех кругом, царь и я должны были стоять, а в заключение благодарить (присутствующих). Потом пили чашу маршала, за ней чашу шаферов и самой последней чашу форшнейдера. Далее (чаши пились) как попало.

После стола танцевали преимущественно польские танцы; (танцевали), как у нас, сперва медленно, затем немного веселее и, наконец, (пускались) вприскачку. (Выходили) не иначе как по три пары раз. Танцующая пара начинала с того, что кланялась молодым, всем поезжанам[178], взаимно друг другу, затем шла на нижний конец комнаты, кланялась там женщинам, потом опять возвращалась назад, повторяла поклоны и приветы молодым, и проч., и тогда уже начинался стройный танец. Первым танцевали маршал с молодой и два других друга жениха, так что маршал открывал танцы. За ним (танцевали) царь и я, как (посаженые) отец и брат молодой.

30-го. Меня посетил генерал-лейтенант Алларт[179], кавалер ордена Святого Андрея. (Он) считается одним из лучших царских генералов и в битве под Полтавой (сражался) доблестно, так что стяжал себе известность. Родом он пруссак и, по-видимому, человек умный и честный.

После полудня царь ел у посланника Грунта, где присутствовал и я. Тут случилось любопытное (приключение), которое я не хочу пройти (молчанием). У царя есть повар, Иоганн фон Фельтен[180], уроженец графства Дельменгорст. Так как он весьма щекотлив и (притом) не любит шведов, то царь постоянно преследует его [щекочет?] и дразнит, называя шведом, хотя в сущности весьма к нему милостив и внимателен. Так было и здесь: царь начал его дразнить [щекотать?], браня шведом; но Фельтен убежал (от него) под мою защиту, прося ходатайствовать у царя, чтоб он перестал его дразнить. Но царь зажал мне рот, потребовав, чтоб я за него не просил, так как Фельтен будто бы швед. Когда же повар закричал, что нет, что он родился в Дельменгорсте, то царь возразил: «Ты швед, потому что родился в Бремене, в Вердене». Этим он, без сомнения, намекал на посланника Грунта, который действительно оттуда родом.

31-го. Так как царь самоедов, француз Вимени, о котором пространно говорилось под первыми записями января, опившись во время «славы», скончался, то царь, с особой заботливостью относящийся к своим придворным (:а Вимени считался одним из них:) и всегда, если он (только) не в отсутствии, провожающий до могилы прах последнего из своих слуг, приказал устроить ему замечательнейшие похороны, какие (вряд ли) были виданы ранее. (Сам) царь, князь (Меншиков), генерал-адмирал Апраксин, его брат казанский генерал-губернатор[181], великий канцлер и вице-канцлер, (московский) комендант и много других важных лиц, одетые поверх платья в черные плащи, провожали покойного, сидя на описанных под первым января самоедских санях, запряженных северными оленями и с самоедом на запятках. Сани (эти) сбиты из двух длинных кусков дерева и нескольких поперечных поверх (их) перекладин, на которых лежит доска, слегка устланная сеном. На царе, как и на всех других (провожавших), поверх его коричневой повседневной одежды был черный плащ, а всегдашняя его шапка повязана была черным флёром. В таком порядке покойника отвезли [отнесли] в католическую церковь, ибо он был католиком. Там отпевал его и служил над ним один иезуит. (Католическая церковь) весьма красивая, каменная, (находится) в Немецкой слободе. Трудно описать, до чего смешон был этот похоронный поезд (как) на пути (в церковь), (так) и (по дороге) обратно.

После полудня царь вместе с великим канцлером и вице-канцлером пришел ко мне в дом для тайных переговоров и по окончании (конференции) пробыл у меня до 8 часов вечера[182].

2-го. После долгого промедления и проволочек посланника Грунта повезли наконец на прощальную аудиенцию. За ним присланы были от царя два крытых экипажа, оба шестериком. Один, старый, принадлежал царю; другой, поновее, князю Меншикову. В 10 ч. (к Грунту) явился пристав, некий подполковник Преображенского полка, и сказал ему, что прислан за ним от царя. У себя в доме посланник предоставил ему (место по правую) руку, в повозке же Грунту (правое) место уступил пристав. В закрытой повозке князя сидели королевско-датский комиссар Бутенант-Розенбуш и секретарь королевской миссии г-н Schowboe. В таком (порядке) поехали во дворец. При следовании посланника туда и обратно Семеновский полк, растянувшийся по дороге, насколько (у него) хватало (людей), стоял в ружье с распущенными знаменами, и где проезжал посланник, там били в барабаны.

Любопытно, что, когда (Грунт) ехал (во дворец), царь, (руководствуясь одним) старинным русским (обычаем), несколько раз посылал сказать (везшим его людям), чтоб они останавливались, а затем (приказывал им) ехать скорее. (Делал он это), чтобы показать свое могущество и власть; ибо следует заметить, что (как) он, (так) и (вообще) все русские не отрекаются ни от одного из (тех) старых русских обычаев, которые могут служить им к возвеличению, и в настоящее время только и делают, что изучают чужие (обычаи), пригодные для такого поддержания и умножения их достоинства и чести.