Мозг прирученный. Что делает нас людьми? - Брюс Гуд

Вступить на путь самообмана очень просто. Большинство из нас и без того верит, что лично он (или она) находится на уровне выше среднего по всем существенным социальным чертам: красоте, интеллекту и остроумию. Когда получается задуманное, мы склонны приписывать заслугу себе. Восемь из десяти человек считают, что для них-то все еще обернется к лучшему. Уровень разводов на Западе сейчас составляет 40 %; это значит, что распадаются две из каждых пяти пар; неудивительно, однако, что ни одна молодая семья сразу после свадьбы не считает, что в будущем они обязательно разбегутся. Даже адвокаты — специалисты по бракоразводным делам, которым следовало бы знать статистику, вступая в брак, считают, что уж они-то разводиться не будут. Люди видят себя в самом положительном свете.

Существует распространенное мнение, что самообман — это механизм защиты от суровой действительности. Именно поэтому многие из нас, почувствовав себя нехорошо, избегают визита к врачу, не делают разные тесты и анализы или попросту тянут, стараясь дождаться хороших новостей. Триверс считает иначе. Он уверен, что самообман — наступательное оружие, помогающее нам манипулировать окружающими. Обманывая сами себя, мы создаем положительную картину происходящего, которая производит впечатление на других. Более того, самообман имеет еще одну интересную особенность: мы скорее простим других и не будем их наказывать, если они, судя по всем признакам, не разгадали наш обман. Мы почти готовы простить человека, попавшего в ловушку собственного самообмана; такие люди как будто не отвечают за свои действия.

Еще один важный компонент одомашнивания — понимание того, в каких случаях следует извиниться. Извиняясь, мы даем жертве понять, что сожалеем о своих действиях и, что еще важнее, ценим ее, жертву. Если бы нам было все равно, мы не стали бы извиняться. Именно поэтому мы с большей готовностью прощаем человека, если он извинился. Но стоит ли ему верить? В конце концов, попросить прощения несложно, если считать, что этот акт позволит тебе сорваться с крючка. Ну что ж: если обман удастся, очень хорошо, но если он раскроется, то возмездие будет куда более суровым. Извинения вполне могут ударить бумерангом, если обнаружится, что действие все же было намеренным и нацелено было против пострадавшего. В этом случае станет очевидно, что виновный хотел обмануть жертву. Вообще, нам трудно простить человека, если он извиняется после того, как намеренно сделал или попытался сделать гадость.

Неискренние извинения, как правило, работают, потому что в природе человека верить тому, что ему говорят. Человек как биологический вид во многом полагается на информацию и советы других, так что доверять окружающим имеет смысл. «Она сказала мне, что ты симпатичный» или «На твоем месте я бы этого не ела!» — вот примеры всего лишь двух высказываний, способных изменить жизнь. В некоторых случаях, не поверив сказанному, долго вы не проживете. Доверять окружающим в наших интересах.

Маленькие дети верят всему, что им говорят. Взрослым приятно быть отчасти потому, что взрослые способны легко обманывать детей и делают это с удовольствием. Фантастика, фокусы, шутки и неожиданные сюрпризы работают с детьми особенно хорошо, потому что дети доверяют взрослым и считают, что те всегда говорят правду. В этом утверждении много правды, а дети действительно очень наивны. Положение не позволяет им проверять все услышанные утверждения. С другой стороны, представьте себе, как проходил бы процесс передачи информации, если бы все сказанное вами воспринималось с известным скептицизмом. Обучение детей было бы невозможно, если бы они всегда во всем сомневались.

Возникающая при этом систематическая ошибка, связанная с природной доверчивостью, видна даже на современных снимках мозга. Нейробиолог Сэм Харрис помещал людей в аппарат МРТ и просил определить, верны предложенные заявления или нет. Вне зависимости от того, соглашались ли испытуемые с заявлением, отвергали его или не знали, что сказать, у них активировалась префронтальная кора. Однако когда испытуемые отвергали утверждения как ложные, в мозгу активировались и другие области, включая переднюю поясную кору и хвостатое ядро (то и другое связано с негативными эмоциями). Кроме того, отрицание требовало значительно больше времени. Эти данные подтверждают мысль, которую предложил еще в XVII в. голландский философ Барух Спиноза; он писал, что одно только рассмотрение какой-либо идеи ведет к допущению о том, что она верна, и отвергнуть ее как ложную становится сложнее. Мы хотим верить тому, что нам говорят. Мы предпочитаем доверять.

Итак, человек по природе своей склонен помогать другим. Не в нашей природе возражать, отказывать в помощи или вредить другим членам той же группы. Помимо этого, одомашнивание учит нас, что и в каких ситуациях уместно. Конечно, всегда есть соблазн обмануть кого-нибудь, но это рискованно и делается под свою ответственность. В древности, когда люди жили небольшими группами, изгнание из группы за проступок было катастрофой. Развитие взаимодействия и сотрудничества, подтолкнувшее древних гоминидов к жизни в обществе, ограниченном правилами, шло по принципу взаимности — око за око. Даже сегодня, когда нам не нужно добывать пищу и охотиться ради выживания, когда человек вполне может прожить один, большинство из нас по-прежнему несет в глубине мозга груз ответственности — эмоциональное следствие просоциального поведения.

Разумеется, всегда находятся люди, которые не согласны действовать в пределах общепринятых правил; возможно, причиной тому их биологические особенности, возможно, детские переживания, а может быть, комбинация того и другого. Мы уже говорили о том, как пережитое в детстве насилие действует на мозг и влияет на дальнейшее поведение. В ходе исследования, где дети из стабильных семей сравнивались с растущими в агрессивной среде, только один малыш из дома, где царит повседневное насилие, готов был прийти на помощь другому или утешить расстроенного ребенка в игровой группе. Большинство ребят из стабильных семей помогали друг другу. Вспомните, как легко дети с прочными социальными связями обращаются к воспитателям за помощью и принимают от них утешение. И наоборот, дети без прочных связей либо вовсе не обращаются за утешением, либо принимают его неохотно и не сразу. Наблюдая за описанным выше сюжетом, в котором геометрические фигуры помогали или вредили друг другу, дети без прочных социальных связей не удивляются, когда фигура «мама» бросает своего «малыша». Вот почему одомашнивание так важно для формирования детских ожиданий о том, что хорошо и что плохо.

С другой стороны, наша биологическая склонность к просоциальности не означает, разумеется, что мы готовы помогать всем подряд, без разбору. Современный мир, как и древний, полон конфликтов между группами, готовыми сражаться за территории, ресурсы и идеалы. Может быть, человек и просоциальное животное, но наша доброта распространяется, как правило, только на тех, с кем мы себя идентифицируем, то есть на группы, к которым мы принадлежим. Не исключено, что это связано с эволюционным императивом оказывать предпочтение тем, кто имеет общие с нами гены, но универсальное правило гласит: «Будь добр сам и считай, что окружающие тоже будут добры к тебе». Правда, когда мы думаем о болезнях современного общества, это послание как-то теряется. Потребность принадлежать к тем или иным группам, ее влияние на наши представления и поведение необычайно сильны — это один из самых мощных стимулов, действующих на нас как на общественных животных. Неудивительно, что большинство людей ценит общественное одобрение; поразительно другое: до чего доходят некоторые люди, добиваясь принятия в ту или иную группу, — и сколь ужасно возмездие, которое они обрушивают на головы тех, кто им в этом отказывает.