Мозг прирученный. Что делает нас людьми? - Брюс Гуд

Эмпатия — тоже палка о двух концах. Видя, как человека нашей этнической группы колют иголкой, мы морщимся и регистрируем в мозгу более сильную отраженную боль, чем если видим, как то же самое происходит с человеком иной расы. Нам легче наблюдать муки других, если мы не идентифицируем себя с ними. Если довести эти рассуждения до логического конца, получится, что мы вполне способны видеть чужие страдания и даже сами причинять их, не чувствуя при этом никаких сожалений или угрызений совести, если предварительно дегуманизируем свои жертвы. Это одна из причин, по которым преследуемых обычно называют насекомыми, паразитами, животными, заразой или любыми другими словами, которые позволяют низвести врага или жертву до животного состояния и объявить нечеловеком.

Когда между группами разгорается конфликт, люди делают друг с другом ужасные, невообразимые вещи. Какие бы оправдания — политические, экономические или религиозные — ни звучали в адрес конфликта, нет границ жестокости, которую люди проявляют по отношению к тем, кого считают врагами. Это подтверждается бесчисленными конфликтами современной эпохи, когда соседи идут друг на друга и совершают немыслимые зверства. Камбоджа, Руанда, Босния и Сирия — всего лишь несколько примеров, в которых общества, десятки лет прожившие в мире и согласии, вдруг взрывались геноцидом и одна из групп пыталась стереть с лица земли другую.

Поражает, что обычные люди с готовностью творят страшные изуверства над ближними. Что может заставить человека вести себя так, как даже вообразить невозможно? Одно из объяснений состоит в том, что наш моральный кодекс далеко не так строг, как хотелось бы. Мы не так независимы в мыслях, как думаем о себе. Напротив, нами легко манипулировать при помощи влияния групп, к которым мы себя относим. Мы с легкостью подчиняемся воле и мнению большинства, вместо того чтобы восстать против преследований и предубеждений. Мы с готовностью подчиняемся командам тех, кого наделяем авторитетом в группе. И не важно, что играет основную роль — наше желание быть как все члены группы или готовность подчиняться приказам, — но мы необычайно пластичны и легко уступаем давлению группы. Желание быть хорошим членом группы, судя по всему, сильнее желания быть хорошим человеком.

Эта идея подтверждается двумя классическими исследованиями — по существу, ключевыми в области подчинения. Первое из них — эксперименты Стенли Милгрэма, проведенные в Йеле в 1960-е гг. В этих исследованиях участвовали обычные добровольцы, которым сказали, что исследоваться будет действие наказания на память. Им поручили «обучать» человека в соседней комнате, который должен был заучивать длинный список слов. Его следовало наказывать за ошибки все более сильным электрическим ударом, причем напряжение предполагалось за 30 шагов поднять с начального уровня 15 В до итогового 450 В. Первый уровень был помечен на шкале как «мягкий», тогда как 25-й уровень (375 В) был помечен «опасность, серьезный шок». Возле последних двух уровней — 435 и 450 В — стояла загадочная и зловещая надпись «XXХ». На самом деле роль обучаемого в соседней комнате играл актер, следовавший указаниям экспериментатора, а никаких ударов электрическим током вообще не было. Реальной целью исследования было определить, насколько далеко готов зайти обычный человек в причинении боли другому, совершенно невинному человеку, если приказы ему будет отдавать некто, облеченный властью. Вопреки предсказаниям психиатров — они считали, что лишь один человек из ста согласится выполнять подобные приказы, — два из трех участников применили высший уровень напряжения, несмотря на то что обучаемый кричал от боли и умолял отпустить его. Эти люди готовы были запытать других до смерти. И дело не в том, что все они в душе садисты; многие из них страдали при виде причиняемой ими боли, но все же продолжали выполнять приказы.

Второе классическое исследование, помогающее понять, как и почему люди поддаются давлению группы, — тюремный эксперимент стэнфордского психолога Филипа Зимбардо, проведенный в 1971 г. В ходе этого эксперимента студенты-добровольцы должны были две недели играть роли тюремных охранников и заключенных в импровизированной тюрьме, сооруженной в подвале факультета психологии Стэнфордского университета. Охранникам было сказано, что они не должны физически мучить заключенных, но могут создавать условия для появления у тех скуки, разочарования и страха. После шести дней эксперимента Зимбардо по настоянию коллеги-психолога прекратил испытание — издевательства охранников над заключенными вышли за пределы всяких этических норм. Несмотря на то что охранники не получали указаний наносить заключенным прямой вред, некоторые из них начали мучить и пытать «преступников», выходя далеко за пределы первоначальных инструкций. Точно так же, как трехлетние малыши испытывали предубеждение против детей в футболках другого цвета, взрослые студенты мгновенно восприняли предложенные стереотипы и проявили соответствующую жестокость. Для Зимбардо, который интерпретирует свой эксперимент как демонстрацию недостатка личной ответственности, дело было не в людях, а в токсичной природе ментальности «мы»-и-«они», которая в ситуации эксперимента оказалась питательной почвой для насилия.

Становясь членами группы, мы активируем в себе определенные предпочтения и предубеждения. Даже группы, сформированные по жребию, демонстрируют групповое мнение и поведение. Это известно из фундаментальной работы Анри Тайфеля, бывшего главы моей кафедры в Бристоле, и последующих исследований, выявивших те же базовые автоматические эффекты предубеждений. Прежде чем стать психологом, Тайфель успел побывать узником нацистского концлагеря во время Второй мировой войны. После войны пережитый опыт (он собственными глазами видел, как человеческие существа могут обращаться с себе подобными и унижать их самым ужасающим образом) заставил его посвятить свою профессиональную жизнь исследованию психологии групп и механизма работы групповых предубеждений. Тайфель установил, что предубеждения не обязательно должны быть глубоко укоренившимися, исторически сформировавшимися поводами для неприязни, основанными на политике, экономике или религии. Конечно, старые распри могут усилить любую антипатию, но в формировании предубеждений они не главное. Также не обязательно, чтобы некие начальники диктовали, как должны вести себя члены группы. Достаточно просто принадлежать к группе. Тайфель показал, что если разбить бристольских мальчишек произвольным образом на две группы (к примеру, простым бросанием монетки), то очень быстро у членов каждой группы изменится отношение друг к другу. Все мальчики были одноклассниками, при этом внутри своей группы отношения изменились к лучшему, зато к членам другой группы ребята начали относиться враждебно. Так, они всегда старались помочь одногруппникам, но не другим ребятам.

После войны нашлось немало людей, готовых критиковать граждан Германии и обвинять их в бездействии — ведь они ничего не сделали для того, чтобы остановить преследования нацистов. Однако, если взглянуть на ситуацию с точки зрения группового поведения, перспектива получится иная. Люди, ставшие мишенью преследований, принадлежали к меньшинствам, поэтому большинство не чувствовало угрозы для себя — это были не их проблемы. Поначалу, в предвоенные годы, процесс шел медленно, и серьезного повода для тревоги вроде бы не возникало. Затем, когда началось «окончательное решение еврейского вопроса», люди игнорировали происходящее.