Крушение - Эмили Бликер

Не успел я опомниться, как он уже повалил меня на спину, и его крепкие ляжки уперлись мне в грудь. Я вскинул руки, прикрывая лицо от ударов его кулаков, твердых, как камни. Убедившись, что до лица ему не добраться, Кент стал бить меня по стратегически важным местам – в уши, пару раз сильно ударил в шею.

– Значит, ты не хочешь уступить мне очередь, так? – рычал он, а пальцы его рук уже обхватывали мне шею. Я открыл рот, чтобы заорать на него в ответ, но его большие пальцы сильно сдавили мне дыхательное горло.

«Конец». Мои руки бессильно упали на землю, черные круги поплыли перед глазами. «Я умираю». Не было ни сверхъестественного покоя, ни света в конце тоннеля, ни прочего барахла. Только страх и грусть оттого, что я не успел так много.

Моя последняя мысль, самая последняя, была о Лили – я снова увидел ее лицо, каким оно было в самолете, подсвеченное солнцем с заката; вспомнил тепло ее глаз, когда она пришла посидеть со мной во время полета, вспомнил выдержку, с которой она выносила операцию на плоту, ее неприкрытое горе после смерти Маргарет, лукавую улыбку, которая играла на ее губах, когда она шутила. И сразу за этим пришло понимание, которое я не оттолкнул от себя, как обычно, но позволил себе принять: я же люблю ее.

А потом я умер.

Боль прошла, я уже не валялся на берегу грязного, илистого пруда, а, лежа на спине, невесомо скользил по поверхности большого спокойного озера, моргая от желтого света, который струился на меня сверху, сквозь полог из листьев. На берегу мелькали какие-то фигурки. Они были маленькие, детские. Две девочки и мальчик играли – нет, резвились, словно дети воды; их тихий смех ленточками ряби вплетался в воздух. Легкий голубой туман заполнял пространство кругом; он колыхался вокруг детей от каждого их прыжка, и тогда казалось, что это взлетают и опускаются вокруг них полы невесомой белой одежды.

Ошеломленный, я сел и стал озираться, обнаружив, что воды вокруг меня совсем мало, всего несколько дюймов. Водоем окружали деревья. Это были не пальмы, как на нашем острове, а огромные махагони, вроде тех, на которые отец возил меня смотреть в детстве. Я внимательно осмотрел берег, почти ожидая увидеть его там, за стволами деревьев. Мне не было холодно, не было больно, я знал, что должен быть спокоен и счастлив, но ничего такого я не чувствовал. Какая-то мысль пульсировала в уголке моего сознания, не давая мне покоя, словно забытое слово, над которым чем больше бьешься, тем меньше шансов его вспомнить. Я не должен быть здесь, в этом туманном лесу; я должен быть где-то совсем в другом месте, я должен…

И я снова оказался на прогалине между пальмами, словно кто-то потянул меня за ноги так внезапно, что я прошел сквозь воду того озера и вывалился сюда. Я вернулся. Кент был по-прежнему на мне, но уже не сдавливал мне горло своими руками. Вместо этого он повалился на меня и душил меня своим характерным амбре из запахов немытого тела и рыбьих кишок. Когда онемение смерти стало понемногу покидать меня, я попытался его спихнуть. Он не сопротивлялся.

– Лили! Лили! – захрипел я, чувствуя, как что-то пульсирует у меня в горле там, где его едва не раздавили пальцы Кента. Побарахтавшись еще немного, я наконец вылез из-под его бесчувственного тела. Вскочил на ноги – так поспешно, что у меня зашумело в голове, – и захромал к деревьям. После драки я все еще не очень хорошо видел; какие-то песчинки попали мне под веки и царапали мне глазные яблоки, когда я моргал.

Спрятавшись в густом кустарнике, я стал осматривать берег в поисках Лили. Обшарил взглядом стволы деревьев за водой, думая, что она должна быть где-то там, откуда удобно и наблюдать за происходящим, и скрыться, в случае чего. Но ее там не было. Со все нарастающим страхом я повернул голову и стал смотреть в другую сторону, подсчитывая секунды до тех пор, когда Кент очнется и мне самому надо будет бежать.

– Где ты, Лили? – зашептал я.

И тут я ее увидел: скорчившись, спрятав лицо в колени, она сидела за камнем, на котором сохло после стирки белье. Бросив еще один тревожный взгляд в сторону Кента, я покинул укрытие между деревьев и пошел, стараясь держаться от него как можно дальше. Затем, припадая на одну ногу, побежал.

Она показалась мне такой маленькой, когда сидела там, под скалой, согнувшись в три погибели. Приближаясь, я не сводил с нее глаз, словно боялся потерять ее на фоне камней и грязи. Господи, до чего же она худенькая, руки – одни косточки. Почему же я раньше этого не заметил?

Достигнув ее укрытия, я упал перед ней на колени, разбрызгивая грязь. Мне так хотелось обнять ее обеими руками, прижать к себе, сказать, что теперь все будет хорошо, что я никому не дам ее в обиду. Но едва мои пальцы коснулись ее колена, как она вздрогнула и попятилась.

Когда мне все же удалось оторвать ее руки от лица, ужас глянул на меня из ее глаз, из дорожек, промытых слезами в засохшей корке грязи на ее щеках, из сгустков крови, застывших в уголках рта. Целых две секунды прошло, прежде чем она поняла, кто перед ней. А когда все же поняла, нижняя губа ее задрожала и слезы снова навернулись на глаза, и без того красные от плача.

– С тобой все в порядке, – прошептала она удивленно. – Я думала… я думала, что ты умер.

– Я тоже так думал, – ответил я, стараясь, чтобы мой голос прозвучал по возможности беззаботно.

– Ш-ш-ш. – Лили подняла дрожащую руку и приложила ее к моим губам. – Не говори так. Я не могу этого слышать. Ты жив. Жив!

Я схватил ее руку и стал целовать кончики ее пальцев, не обращая внимания на запекшуюся на них кровь.

– Ты в порядке, Лили? Он не… – Я остановился в поисках слова, которое не разожгло бы еще больше мою ненависть к Кенту. – Я опоздал?

Лили отдернула свою руку так стремительно, как будто я ее укусил.

– Нет. – Она задрожала. – Ты пришел вовремя.

Я снова протянул к ней руку, но замешкался. На ней, можно сказать, не было ничего, кроме грязи, – она пропитала ее белье, окрасив весь торс, все тело в ровный черно-коричневый цвет. Страшно было представить, что случилось с ее бюстгальтером, который она прижимала к груди спереди, а его бретельки жалко свисали с ее плеч. Протянув руку вверх, я пошарил по камню и схватил буквально первую тряпку, которая попалась. К счастью, это оказалась моя изношенная почти до дыр голубая рубашка, а не что-то из вещей Кента.

– Ну-ка, наклонись.

Она послушно подалась ко мне, упершись руками в окровавленные колени. Я набросил влажную рубашку ей на голову. Когда костяшки моих пальцев проехали по ее волосам, Лили сильно вздрогнула, и я увидел в них темные сгустки грязи и крови. Одну за другой я продел ее руки в рукава, невольно подсчитывая все ее ссадины, порезы и ушибы. Ладони, колени, локти – везде были черно-красные пузыри подсыхающей крови; лицо с одной стороны опухло и кровоточило так, словно ее ударили им о камень. Пальцы ног, и те кровоточили, а на одном совсем не было ногтя. О, моя Лили, что он с тобой сделал? У меня больше не было сил подсчитывать урон.

Я отпустил рубаху, она упала ей на бока, а я потянулся к воротнику, изо всех сил стараясь не касаться ее даже кончиком пальца, чтобы как-нибудь нечаянно не причинить ей еще боль. Только застегивая пуговки, отважился помедлить и так прикоснуться к ней хоть немного, без риска навредить.