Войны Рима в Испании - Гельмут Симон

На консульских выборах на 137 г. победу одержали Марк Эмилий Лепид Порцина,[272] и Гай Гостилий Манцин, из которых первый был сыном великого понтифика и принцепса сената Марка Эмилия Лепида, цензора 179 г., второй — Авла Гостилия Манцина, консула 170 г. К этому десятилетию восходит вновь засвидетельствованный фастами союз двух родов. Кроме того, к этому же кругу принадлежали Клавдии Пульхры и Фульвии, а также находившийся в Испании консул предыдущего года Децим Юний Брут, который к тому же был родственником Эмилия Лепида. В результате распределения провинций Манцин стал преемником Марка Попилия Лената в Ближней Испании, где тот находился уже два года (Арр. Iber., 79, 345), тогда как Эмилий остался в Италии. Брут сохранил за собою командование в Дальней Испании, откуда уже достигли Рима первые известия о его победах (об операциях последнего речь пойдет ниже). Эмилий Лепид позднее продемонстрировал, какое значение он придавал получению военного командования (Арр. Iber., 80, 349). Поэтому можно предполагать, что Манцин получил соответствующие полномочия по жребию. Тиберий Гракх — также по жребию — был назначен его квестором.

Манцин немедленно направился к театру боевых действий, явно не проведя нового воинского набора. В связи с его отбытием источники сообщают о зловещих предзнаменованиях (Liv., per. 55; Obseq., 24; Oros., V, 4, 19; Auct. de vir. ill., 59, 1; Val. Max., I, 6, 7; Min. Fel., 26, 3), которые, однако, никак не повлияли на поведение консула. Само собой разумеется, для предотвращения угрозы были совершены соответствующие обряды (Oros., V, 4, 19; Min. Fel., 26, 3). Во время ауспиций разлетелись птицы, по поведению которых угадывалась воля богов, и их не удалось вернуть обратно.[273] Предзнаменования продолжались и во время путешествия Манцина. Консул проделал первую часть пути до portus Herculi по суше (Obseq., 24), как и его квестор, ехавший через Этрурию (Plut. Tib. Gr., 8, 4 = С. Sempr. Gr., fr. 2 HRR), и хотел там сесть на корабль, направляющийся в Испанию. Голос: «Останься, Манцин (mane, Mancine)» (Liv., per. 55; Obseq., 24; Val. Max., I, 6, 7) побудил его вернуться в Геную и только там взойти на борт корабля (Obseq., 24; Val. Max., I, 6, 7). В том же месте произошел инцидент, о котором вспомнили позднее: на корабле была обнаружена змея, поймать которую не удалось (Obseq., 24; Val. Max., I, 6, 7).

В Испании неподалеку от Нуманции Попилий передал войско своему преемнику[274]. Манцин, видимо, без промедления возобновил войну с нумантинцами, которая в последние годы приносила римлянам одни лишь неудачи, несмотря на то, что войско находилось явно не в лучшем состоянии. И нумантинцы, располагавшие на тот момент лишь 4000 боеспособных мужчин, что было во много раз меньше численности римской армии, вновь показали себя. Положение римского войска было опасным, оно понесло тяжелые потери, когда распространился ложный слух о том, что нумантинцы получили подкрепления от кантабров и ваккеев (Арр. Iber., 80, 346). Поэтому Манцин решил отделаться от врага. Ночью, находясь в лагере, он не зажигал огней (видимо, чтобы обмануть нумантинцев) и затем еще в темноте покинул его.[275] Когда враги обнаружили уход римлян, они тотчас заняли покинутый лагерь (ср.: Liv., per. 55), а часть их сразу начала преследование. Уже вечером нумантинцы настигли римлян, и римский арьергард в новом бою понес серьезные потери. Манцин искал спасения в старом лагере, оставшемся от Нобилиора со 153 г., удаленном всего на 8 км от Нуманции. У него не было времени, чтобы позаботиться о нуждах войска или привести в должное состояние обветшавшие укрепления[276]. На следующий день нумантинцы окружили римское войско и угрожали немедленно нанести удар, что в условиях неблагоприятного расположения римлян и деморализации их армии означало бы полное уничтожение (Flor., I, 34, 6 = II, 18, 4; Арр. Iber., 80, 347). Они поставили консула перед выбором: или продолжать борьбу, или капитулировать. Последний, равно как и его войско, считал положение настолько тяжелым, что решился на капитуляцию[277].

Поэтому Манцин отправил к нумантинцам глашатая, чтобы сообщить о своей готовности пойти на заключение мира. Нумантинцы отвечали на это, что он должен прислать к ним квестора Тиберия Гракха, поскольку они доверяют только ему. Глубокое уважение, которым пользовался Гракх, основывалось на двух причинах: во-первых, он уже успел прославиться во время этой кампании, во-вторых, имя квестора благодаря деяниям его отца в Испании пользовалось хорошей репутацией. Как и в 152 г., кельтиберы вспомнили о справедливом договоре, который заключил с ними Гракх-старший в 178 г. после своей победы и о соблюдении которого он заботился (Plut. Tib. Gr., 5, 3—5; о деятельности Гракха-отца в Испании см. также: Арр. Iber., 43, 175-179; Liv., XL, 47-50; Liv., per. 41; Oros., IV, 20, 32—33). Нумантинцы по опыту контактов с Помпеем, естественно, имели все причины для недоверия. Видимо, в Нуманции даже состоялись переговоры, во время которых враги упрекали римлян в нарушении Помпеева договора[278]. Вероятно, Гракху удалось добиться некоторого смягчения суровых условий, выдвинутых нумантинцами (Plut. Tib. Gr., 5, 6). Таким образом, договор был заключен на равных правах (Арр. Iber., 80, 347; ср.: 97, 419). Римское войско получало свободный проход вместе с сопровождавшими его обозными служителями (Plut. Tib. Gr., 5,6), в то время как все имущество и оружие достались нумантинцам (Flor., I, 34, 6 = II, 18, 6; Plut. Tib. Gr., 6, 1). Этот договор спас жизнь 20 000 римских граждан, всего же — 30 000 человек[279]. Политические условия мира (о них источники умалчивают), должно быть, повторяли положения Марцеллова договора, т. е. признание независимости нумантинцев от римлян. Учитывая опыт прошлого, нумантинцы добились скрепления договора клятвой не только со стороны консула, но и его квестора и военных трибунов. Уход римского войска прошел, очевидно, без эксцессов (проведение его под ярмом является, видимо, позднейшим домыслом: Min. Fel., 26, 3; Eutr., IV, 17, 1 — речь также идет о Помпее; Veget., I, 15).