Неприкаянные души - Анна Велес

– Именно Чацкий, – с теплотой в голосе продолжал между тем Феликс. – Очень важная и значимая для меня роль. Хотя критики считали, что Печорин был моим наиболее удачным образом.

Афиша, где Феликс изображался в образе Печорина, висела рядом.

– Я всегда мечтал участвовать именно в этих постановках, – рассеянно сообщил актер, вглядываясь в старые афиши.

– Как я понимаю, оба спектакля были поставлены во времена оттепели, – начала Ксюша подбираться к сути дела. – И оба отличались от классического варианта. Это же восстановленные постановки Модеста Елисеевича Маева?

– О! Да! – Феликс развернулся к журналистке и засиял улыбкой. – Как хорошо, что вы, такая молодая, знаете об этом великом человеке. Маев был выдающимся руководителем, великодушным и щедрым человеком, прекрасным постановщиком.

– Вы его помните? – спросила девушка.

– Да, немного помню. – Феликс опустил голову, уставился на свои руки, сложенные в замок на животе. – Он приезжал к нам. Мама тогда была еще жива, а мне было лет пять. Он казался мне таким большим. Помню, он так ласково улыбался. У него были очень добрые глаза. Он возился со мной, слушал, когда я читал ему по памяти стихи или какие-то монологи из спектаклей. Я рос в театре и хватал все, что слышал. А он так серьезно слушал. А потом исправлял меня. Интонации, ударения… И я чувствовал себя взрослым, настоящим актером.

– Как это трогательно, – Ксюшу завораживали такие воспоминания. – Модест Елисеевич тогда уже не был руководителем театра?

– К сожалению, уже нет, – Феликс скорбно вздохнул. – Но он бывал в театре инкогнито. Пока не началась война…

– Что с ним случилось? – сочувственно спросила Ксюша, она понимала – у истории будет печальный конец.

– Он попал в Ленинград, – на лице старого актера была написана самая настоящая скорбь. – Блокада. Не смог выжить… – Казалось, старику понадобилось некое усилие, чтобы сменить тему, но на столь же безрадостную. – А в сорок третьем погибла и моя мама. Она с труппой была на фронте. Театральные бригады. Развлекали раненых в госпиталях. Случился обстрел, бомба разорвалась прямо у ступеней сцены…

– И вы остались совсем один? – Ксюша искренне переживала за этого милого симпатичного человека, который пережил много, но остался таким сердечным и сильным.

– Я остался в театре, – теперь он улыбался, искренне и тепло. – Я ведь не учился нигде профессии. Я просто жил и рос в театре.

– Вам повезло. Могли бы попасть в детский дом. Но мне говорили, что все актеры театра тогда были как одна семья. Ведь ваша мама тоже была актрисой?

– Да, – важно подтвердил Феликс. – У нас актерская династия. Мой дед, бабушка, мама и отец, а также моя жена. Даже моя внучка учится в «Щепке». Вот только сын с невесткой врачи. За что им мое неизменное спасибо. В нашей семье у женщин хрупкое здоровье. Сын дважды спасал свою мать от смерти. У нее было слабое сердце. А моя мама…

– Она играла в этом же театре? – Ксюша постаралась увести его от печальной темы.

– Конечно, – казалось, старик даже удивился вопросу. – В основной труппе ей не давали значимых ролей. Мама говорила, что это как раз из-за ее здоровья. Она часто болела. Простужалась легко. Говорила, наследие прошлой жизни. У нее была трудная беременность. Тогда темные были времена. Она сильно нервничала из-за отставки Модеста Елисеевича. И мое рождение стоило ей голоса.

– Как это? – удивилась Ксюша и тут же спохватилась, что ее вопрос мог показаться не тактичным. – Извините.

– Мама была примой певучей сцены, – гордо провозгласил Феликс. – У нее был чудесный голос. Лирико-колоратурное сопрано. Но из-за стресса, как сейчас принято говорить, во время родов она сорвала голос… И позже он не восстановился во всей красе. Но какие она исполняла партии! Дядя Георг показывал мне ее фотографии в сценических костюмах…

– Простите, – Ксюша судорожно анализировала данные. – Дядя Георг? Лирико-колоратурное сопрано… Ваша мама – Аглая Орловская?

– Да. – Феликс застыл и смотрел на нее удивленно и вместе с тем растроганно. – Вы слышали ее имя? Вы о ней знаете?

– Так Модест Елисеевич Маев был вашим дедом! – поняла Ксюша. – А ваш отец… Вы сказали, он тоже актер. Он выступал вместе с вашей мамой?

– Мой отец… – лицо старика опять стало грустным. – К сожалению, он погиб до моего рождения. Но я всегда храню память о нем. Помните, с чего мы начали наш разговор? Чацкий и Печорин. Я горд, что исполнял эти роли в постановке моего деда. Печорина я посвятил моему дяде, который растил меня и обучал. А Чацкого я всегда играл в честь моего отца.

– Ганс Швайдер! – воскликнула потрясенная Ксюша. – Он был вашим отцом!

– Ксения! – Старик просто сиял. – Я потрясен вашими знаниями! Это так волнующе… Мой отец для меня легенда. Я так хотел видеть хотя бы его фотографии, но у дяди их не было. Как жаль, что я не мог рассказать ему, как я горжусь им…

Ксюша очень боялась заплакать. Ну почему все их дела приводят вот к таким эмоциональным и трогательным финалам!

Она еще поговорила с Феликсом, послушала его воспоминания, а потом мило распрощалась со стариком, пообещав еще навестить его. Ей надо было спешить…

Ксюша вылетела из здания театра и тут же чуть не врезалась в Полину. Друзья ждали ее на крыльце.

– Ты куда запропастилась? – поинтересовалась у нее подруга. – Тебе Митька кучу сообщений отправил. Стас звонил, а ты…

– Ребята, мозаика сложилась окончательно! – радостно затараторила Ксюша в ответ. – У меня отличные новости!

– А у нас репетиция через полтора часа, – проворчал Митька. – А ответов еще нет. Владимир боится за жену, говорит: еще одно такое выступление и она просто сляжет от нервного истощения.

– У нас есть ответы! – уверила Ксюша. – Феликс – это и есть ответ!

– Тот самый «сын театра»? – сообразил Стас. – Он помнит ту историю?

– Он не просто ее помнит! Его матерью была Аглая Маева. Она же Орловская! А отцом – Ганс Швайдер!

– Стоп! – Стас пытался осознать услышанное. – То есть тогда Ганс спасал не только своего названого отца и жену, но еще и сына? Вот за кого он так переживал!

– Своего не рожденного еще сына, – уточнила Ксюша. – Феликс родился в декабре тридцать шестого. Я уточнила.

– Значит, – продолжила Полина, – в тот день, когда Ганс совершил самоубийство, он пришел прощаться с женой. А Аглая знала это. И она была беременна! Представляю, что бы было, если бы он не смог отвести беду от своей семьи. Его жена рожала бы в тюрьме… О господи!

– Это стоило такой жертвы, – подумав, сказал Стас. – Ганс – настоящий герой.

– А помнишь, что ты говорил? – спросила Ксюша. – Что мы все тогда чувствовали? Он боялся за них и… больше всего хотел быть уверенным, что его жертва их спасет!