Неприкаянные души - Анна Велес

– Ну, я вообще-то знал, – робко признался Митька.

– И я догадывалась, – сквозь зубы выдала Полина. – Но… Черт! Не надо было его отпускать!

– Я готова, – со сцены объявила Анна.

Они бросились по своим местам.

Пение было прекрасное. Чистый, светлый голос разливался по залу. У Анны была еще и потрясающе четкая дикция. Ксюша понимала каждое слово, каждый нюанс эмоции, подаваемый оперной дивой. И быстро догадалась, что сегодня повторяется вчерашний случай. Та же влюбленность, то же волнение в звуке. И грусть. Странная грусть, будто Анна прощается с кем-то очень близким и любимым. Ксюша невольно покосилась на Владимира. Как и в прошлый вечер, он не мог оторвать от жены глаз. И так же переживал. Все эти эмоции сменялись на его лице.

– Началось, – тихо предупредила Полина. – Идем.

И они стали пробираться ближе к ложам, где их уже ждал Митька. Он показал на компас. Стрелка бешено дергалась, будто сошла с ума. Ксюше вдруг стало невыносимо страшно. Страшно за кого-то. Стас? Неужели с ним что-то не так? Но…

Она подняла голову вверх и всмотрелась в темноту верхней ложи. Фигура уже была там. Некто высокий и очень худой. Он казался нескладным и чужим. Смазанный, как сказал кто-то из вчерашних свидетелей его появления. Казалось, что фигура не идет, а плывет, выступает из темноты. Медленно и неуклонно.

Ксюша поежилась, отметив, как сразу стало холодно в этой части зала. И… ужасно. Нет. К этому привыкнуть нельзя. Люди так не ходят, не двигаются! И значит, этого не должно быть! Почему так страшно? Будто бы должно произойти что-то непоправимое. Если только… Другого выхода нет! Фигура на миг зависла в ложе. Где-то совсем рядом со Стасом. А потом начала переваливаться вниз. Сначала полетело нечто. Будто сгусток тумана. И это нечто оторвалось от его головы. Ксюша зажала рот рукой, чтобы не закричать. Но вот уже и вся фигура падает. Летит и… И только звуки голоса Анны, ее пение, пронизанное светлой грустью, плывет по залу.

– Стоп! – скомандовал режиссер.

Домой они добирались молча. Ехали на маршрутке, Стас благоразумно в этот день не пользовался личным автомобилем, к счастью, было недалеко.

– Надо поесть, – рассудила Полина, как только они вошли домой. Она первая вернула себе обычное состояние, хладнокровие и уверенность. – Тебе, Стас, это необходимо как никогда.

Стас устало кивнул, соглашаясь. Он занял широкое кожаное кресло, какие обычно покупают в офисы для кабинетов руководителя. Вид у Стаса был неважный. Бледный, круги под глазами. Почему-то взъерошенные волосы. Он умудрялся горбиться, даже сидя в кресле.

– И зачем надо было геройствовать? – ворчала Полина, параллельно помогая Митьке выбрать очередной фастфуд на сайте доставки.

– Геройствовать? – как-то отрешенно переспросил Стас.

– Стас, – вид у Ксюши тоже был подавленный. – Я ребятам сказала, что ты можешь… Ну, понимать призраков… Прости.

– Вот черт! – Он устало потер ладонями лицо, потом потянулся к подруге, стараясь взять ее за руку. – Это ты, сестренка, меня прости. Я, конечно, должен был сам всех предупредить. А так получилось, что я тебя подставил, типа тебе пришлось выдать мой секрет. Некрасиво с моей стороны. И вы, ребята, меня простите.

– А чего тут говорить-то? – искренне удивился Митька. – Я сразу понял, в чем дело, когда ты меня просил тогда фото призраков найти и их прижизненные портреты. Девчонки, представляете, он всех угадал!

– Я тоже догадывалась, – спокойно сказала Полина. – Дело призрака невесты. Ты же тогда ее узнал. И вы с ней будто бы общались. Только вот я не понимаю, чего ты этого так смущаешься?

– Потому что я нормальный современный человек, – улыбнувшись с легкой самоиронией, попытался объяснить Стас. – И какой-то особый контакт с призраками… Это слишком мистично.

– Почему? – Только Полина умела задать вопрос так, что после него человек начинал чувствовать себя неуютно или даже просто глупо.

– Потому что я не экстрасенс! – Стас всплеснул руками уже с некоторым раздражением.

– Нет, конечно, – вмешалась Ксюша. – Я тебе уже говорила, что просто у тебя хорошая интуиция и ты очень внимателен. И еще… Я, например, легко поддаюсь эмоциональному воздействию призраков. Ты тоже, но иначе. Кажется, это называется эмпатией.

– Даже если Стас с ними на самом деле общается, – развила Полина мысль, – на уровне… пусть это будет телепатия… И что с того? Я же не стесняюсь, что обладаю не совсем привычным навыком.

– В смысле? – Теперь Стас напрягся, начав переживать за подругу.

– Вы же знаете, – Полина пожала плечами. – На вас призраки влияют эмоционально. А я как-то блокирую это влияние.

– Ага! – обрадовалась Ксюша. – И нас из-под этого влияния вытаскиваешь. Я помню! Наше первое дело в заброшенном доме. Когда я нашла старика-призрака… Если бы не ты!

– Вот, – подруга ей улыбнулась. – И никаких комплексов на эту тему. И вообще, Стас. Нам это твое умение очень даже на руку. Если ты к призракам за рукопожатием кидаться не начнешь.

– Спасибо, – иронично откликнулся парень. – Не буду.

– Ну, и давай уже рассказывай! – Митька повернулся на своем кресле к Стасу и весь просто горел нетерпением. – Так ты его видел?

– Да, – уверенно ответил Стас. – Если найдем его фото, я его узнаю. А так его описание мало чем отличается от того, что нам давали свидетели. Высокий, худой, немного нескладный. А! Вот еще. Он на самом деле в цилиндре! И когда он вошел в ложу, подошел к перилам. Он будто что-то отставил в сторону. И только потом начал наклоняться вниз.

– Трость? – предположила Ксюша.

– Скорее всего, – согласился Стас. – И это совсем непонятно.

– Подождите! – Митька занервничал. – Мы же выяснили, что призрак появился в период с тысяча девятьсот двадцатого по тысяча девятьсот тридцать восьмой. А тогда разве носили цилиндры и трости?

– Если верить Википедии, – Полина читала материал на своем ноутбуке, – цилиндры были модны в России, как и Европе, только до Первой мировой войны. И то ближе к концу девятнадцатого века их сменили фуражки и котелки. С тростью сложнее. Они и сейчас используются.

– Но это не может быть девятнадцатый век! – стал горячо доказывать Митька. – Полина ничего не нашла. И я тоже. И вообще! Театр был открыт в тысяча восемьсот восемьдесят девятом году. Назывался уездным. Потом, после революции, его смешно назвали Театром драмы и песни. И позже – Драматический театр, когда у них забрали эту вторую сцену.

– Певучую сцену, – вспомнила Ксюша название.

Раздался звонок в дверь.

– О! Уже еду привезли!

Полина пошла открывать и забрала заказ. Пока они расставляли приборы и делили на всех уже традиционные суши, шавермы и пиццу, все напряженно думали.