Хранительница. Памятью проклятые - Купава Огинская

Включать его не спешила. Наверное, это очень странно, но в темноте мне было не так страшно, нежели в компании столь скудного источника света. Ведь насколько бы мощным он ни был, полностью рассеять тьму фонарь был не в состоянии. А я была достаточно напуганной, чтобы в темноте, прямо на грани освещенности, улавливать непонятное шевеление. Конечно, стоило только дернуть луч фонаря в сторону, где мне почудилась подозрительная активность, и становилось ясно, что это всего лишь безобразничает мое расшалившееся воображение, а в темноте, на самом деле ничего нет. Но… страшно было просто представить, что со мной случится, если вдруг там что-то окажется.

Где и что Глеб проверял, не знаю, но страшный грохот, прокатившись по всему второму этажу, замер прямо надо мной, чтобы хорошенечко бабахнуть над моей головой. Словно кто-то прыгнул. Кто-то огромный и тяжелый до неприличия, способный при должном усердии проломить пол и свалиться на меня. И прощай тогда, Леся, здравствуй, блинчик.

Грохот повторился, но был на порядок тише, что, впрочем, не могло меня успокоить. Казалось, то что буянит на втором этаже, знает, где я сейчас нахожусь, и целенаправленно меня пугает.

Когда оно прыгнет в следующий раз, ждать я не стала, выскользнула из квартиры и тихо, на носочках, бросилась к трехкомнатной квартире, находящейся на другом конце лестничной площадки.

В темноте, каждую секунду ожидая нападения, я врезалась в дверь, нашарила ручку и с трусливой поспешностью нырнула внутрь. Фонарь включила, только когда оказалась в прихожей.

Над головой ничего больше не грохотало. То, что пыталось меня напугать, то ли присмирело, то ли (что вероятнее) просто потеряло свою жертву.

Я ничего не имела против небольшой передышки. Вот я сейчас недолго посижу в этой квартире, а в это время Глеб найдет домашнего монстра и намнет ему бока. И остаток ночи мы проведем в тишине.

Наивный оптимизм ведь еще никто не отменял, верно?

Я пыталась прочесть полустертые, размазанные буквы, неровными рядами выведенные прямо на старых обоях (в чем-то я теперь местного монстра понимала, если бы кто-то осмелился рисовать своими фломастерами в моем доме, я бы таких идиотов тоже с миром бы вряд ли отпустила), когда сзади послышались тихие шаги.

Не задумываясь о том, что делаю, я резко крутанулась, взяв на прицел фонарика высокую фигуру, застывшую посреди комнаты.

— Напугал? — с улыбкой спросил Глеб, щурясь от бьющего в глаза света. — Извини.

— Нервы не к черту, — тихо призналась я, опустив луч фонаря ему на грудь, — от каждого шороха дергаюсь. Ты кого-нибудь нашел там?

— Нет, — оборотень подошел и встал рядом, присоединяясь к созерцанию стены.

— Неуютное место.

— А ты думаешь, почему этот дом забросили? — усмехнулся он. — Людям было страшно тут жить. Самое смешное, они и сами не понимают, чего боятся, но не один человек не прожил здесь дольше года.

— А ты знаешь?

— Что?

— Знаешь, чего все боятся? И почему никого не беспокоит торчащая посреди города обветшалая пятиэтажка? В ней уже сколько? Лет семь никто не живет?

— Эвакуировали, — подтвердили мне равнодушно, — а дом собирались снести и построить на его месте новый.

— Но не снесли, — задумчиво протянула я.

Глеб молча кивнул.

Молчание казалось вполне уютным, пока его не разбил, казалось бы, совершенно невероятный звук.

— Алеся, куда ты опять подевалась?! — раздалось злое с лестничной площадки. Слышно было очень хорошо, будто входная дверь открыта, и шум из подъезда, не встречая никаких преград, легко пробирается в квартиру… Вот только я закрывала за собой дверь… Да и Глеб едва ли оставил бы ее открытой.

Сердце пропустило удар, я стояла, затаив дыхание, и пыталась убедить себя в том, что мне послышалось. Пусть мне просто послышалось. Пожалуйста!

Мой собеседник молчал. Только его тихое, размеренное дыхание раздавалось в холодной тишине.

По спине поползли липкие мурашки.

— Алеся, это не смешно, — продолжал негодовать Глеб.

Медленно, словно во сне, я провела лучом фонаря по стене, оттягивая неизбежное.

Свет пробежался по исписанным стенам, старому креслу с отломанным подлокотником, компьютерному столу и наконец-то — лучше бы это мгновение и вовсе не наступало — упал на мужскую фигуру.

Знакомые кроссовки, джинсы, черная футболка.

Выше.

Затаив дыхание, я посветила на бледное в свете фонаря, узкое лицо.

Глеб стоял здесь, рядом со мной.

— Алеся, где ты? — забеспокоились за стеной. Зазвучали уверенные шаги, под подошвами ботинок захрустело стекло и каменное крошево.

Глеб улыбнулся. Жуткая, холодная улыбка заиграла на его губах, растягивая их от уха до уха.

Зрачок зажегся красным огоньком.

Мое сердце оборвалось.

— Ты кто? — дрожащий, напуганный хрип, вырвавшийся из моего горла, меньше всего походил на человеческий голос.

Одно короткое, смазанное мгновение понадобилось этому существу, чтобы выбить из моих рук фонарь.

Тот покатился по полу, отбрасывая на стены жуткие, дробящиеся тени.

Первой мыслью было паническое «зря в другой квартире решила спрятаться, Глеб меня теперь не найдет», потом меня впечатало в стену, по пути задев многострадальное кресло.

Напрасно переживала, грохот был такой, что не услышать его было просто невозможно.

И оборотень услышал. Его яростный рев ворвался в квартиру раньше звука быстрых, тяжелых шагов и хриплого дыхания:

— Прибью идиотку!

Фонарь продолжал лежать на полу, упираясь лучом в стену, и я не могла видеть, почему Глеб встал как вкопанный в дверном проеме:

— Только кровь получил и сразу решил шкурку примерять? — зловеще спросил он у того, что притаилось во тьме.

— Сложно было удержаться, — хихикнуло что-то знакомым голосом. Это тоже вроде как был голос Глеба, только чуть искаженный, клокочущий.

— Так понравился? — оскалился настоящий оборотень, и глаза его в темноте зловеще вспыхнули. — Черт с ним, можешь себе оставить, я сам виноват, что порезался и кровью тебя напоил, но на девчонку ты какого черта напал?

— Она сама пришла в мой дом.

— Она нечисть.

Еще один тихий смешок:

— Не совсем. Возможно, раньше я не стал бы ее трогать, даже несмотря на разящий от нее человеческий дух, но сейчас на ней метка охоты. Девчонка все равно, что мертва. Какая разница, как она умрет? Съем ее я или проклятые?

— Ну разумеется, ты знаешь о проклятых, — глухо отозвался Глеб.