Домик в Оллингтоне - Энтони Троллоп

В тот вечер он не вспоминал больше о Джонни Имсе, но много говорил о неизбежных трудностях для человека, который намерен сделаться семьянином и жить в Лондоне, которого все средства к жизни ограничиваются одним только его скудным жалованьем. В нескольких словах он дал ей понять, что, если бы ее родственники могли уделить для нее две или три тысячи фунтов стерлингов, сумма гораздо меньше той, на которую он рассчитывал, делая предложение, эти тяжелые трудности были бы устранены, при этом, конечно, он намекнул ей, что свет назвал бы его весьма неблагоразумным в случае его женитьбы на девушке, ничего не имевшей. В то время, когда он высказывал эти вещи, причем Лили соблюдала молчание, ему пришла мысль, что можно поговорить с ней откровенно о своей прошедшей жизни, гораздо откровеннее, чем в то время, когда он боялся, что чрез такую откровенность мог бы получить отказ. Теперь он не боялся этого. Увы! возможно ли, скажите, допустить, что у него была подобная надежда!

Кросби рассказал, что его прошедшая жизнь была расточительна, что хотя он не имел долгов, но проживал все, что получал, и усвоил такие привычки, сопряженные с большими издержками, что почти не представлялось возможности оставить их в короткое время. Потом он говорил о своих затруднительных обстоятельствах, намереваясь как можно полнее объяснить их свойство, но не решился на это, когда увидел, что все объяснения его для Лили будут совершенно непонятны. Нет, Кросби был неблагородный человек, весьма неблагородный. А между тем в течение всего этого времени он воображал, что действует благородно, руководствуясь своими правилами.

«Лучше всего быть откровенным с ней», – говорил он про себя. И потом десятки раз повторял себе, что, делая предложение, он надеялся и имел право надеяться, что она выйдет за него не без денег. При этих обстоятельствах он делал для Лили все, что только мог сделать лучшего, – честно предложил ей свое сердце, с полною готовностью жениться на ней в самый неотдаленный день, который она признает возможным назначить. Если бы он был осторожнее, то не впал бы в такую жестокую ошибку, но, конечно, Лили не могла сердиться на него за его неблагоразумие. Он решился не отступать от своего обещания жениться на ней, хотя, чем больше думал об этом, тем сильнее сознавал, что виды его в будущем должны совершенно рушиться, что он сам на недосягаемое пространство отстранял от себя все те привлекательные предметы, которые непременно хотел приобрести. Продолжая говорить с Лили, он отдавал особенную справедливость своему великодушию и чувствовал, что только исполнял свой долг, представив ей все затруднения, лежавшие на пути к их браку.

Сначала Лили сказала несколько слов, намереваясь выразить ими уверение, что она будет самая экономная жена, но вскоре воздержалась от дальнейших уверений и обещаний. Благодаря своим острым понятиям, она видела, что затруднения, которых Кросби так боялся, должны быть устранены до женитьбы, после же нее нельзя ожидать каких-нибудь других затруднений, которые бы могли тяготить его.

– Я не в состоянии буду равнодушно смотреть на простенькое и дешевенькое хозяйство, – говорил Кросби. – Вот это-то и составляет главное затруднение, которого я хотел бы избегнуть, собственно ради вас.

Лили обещала терпеливо выжидать время, которое он назначит для свадьбы.

– Хотя бы семь лет, – говорила она, взглянув в лицо Кросби и стараясь заметить на нем какой-нибудь признак одобрения.

– Это пустяки, – сказал Кросби, – долговечность патриархов миновала. Я полагаю, нам придется подождать года два. Даже и это слишком отдаленный срок, можно умереть от скуки.

В тоне голоса Кросби было что-то такое, болезненно подействовавшее на чувства Лили: на минуту она казалась совершенно убитою.

В то время как они прощались на конце мостика, перекинутого через овраг из одного сада в другой, Кросби обнял ее и хотел поцеловать, как это часто делалось на этом самом месте. Это обратилось даже в обыкновение при вечерних прощаниях, и закрытый уголок между кустарниками был невыразимо дорог для Лили. При настоящем случае она сделала усилие уклониться от его нежности. Она слегка отвернулась от него, но этого было достаточно, чтобы понять ее нерасположение.

– Вы на меня сердитесь? – спросил Кросби.

– О, нет, Адольф, могу ли я сердиться на вас?

И Лили снова повернулась к нему и позволила поцеловать себя, не дожидаясь его просьбы.

«Во всяком случае, он не должен думать, что я не добра к нему. При том же теперь все равно», – говорила она про себя, медленно переходя в темноте через зеленую лужайку к стекольчатым дверям гостиной своей матери.

– Ну что, моя милая, – сказала мистрис Дель, сидевшая в гостиной одна, – веселы ли бороды в Большом доме?

Это сказано было в шутку, потому что ни Кросби, ни Бернард Дель за туалетом своим не прибегали к бритве.

– Не очень веселы, мама. И, мне кажется, тут виновата одна я – у меня разболелась голова. Мама, я думаю сейчас же лечь в постель.

– Душа моя, ты нездорова?

– Ничего, мама. Мы так много ездили верхом… Адольф уезжает… нам так много нужно было переговорить. Завтра будет последний день… мне только и придется видеться с ним завтра поутру, поэтому, чтобы вполне располагать свежими силами, я хочу теперь же лечь спать.

С этими словами Лили взяла свечу и удалилась.

Когда вошла Белл, Лили еще не заснула и просила сестру свою не тревожить ее:

– Пожалуйста, Белл, не говори со мной. Я хочу успокоиться, и притом же я чувствую, что если разговорюсь, то буду говорить, как ребенок. Право, у меня столько дум в голове, что не знаю, как и справиться с ними.

Лили старалась, и не совсем безуспешно, говорить веселым тоном, старалась показать вид, что ласки, которыми окружали ее, имели свою особенную прелесть. Белл поцеловала сестру и предоставила ей полную свободу углубиться в свои думы.

А дум этих было много, так много, что в прихожей не раз били часы, прежде чем они приняли определенную форму. Приведя их в такое состояние, Лили заснула. Но чего стоило привести их в такое состояние? Слезы смачивали ее подушку, сердце ее горело, почти разрывалось на части, сколько тревожных сомнений волновало его, сколько вопросов далеко неопределительных задавала она себе, – что именно следовало ей делать в таком положении, и что именно предстояло ей перенести, чтобы сделать это? Наконец, вопросы эти были решены, и Лили заснула.

Во время прощания сделано было условие, что Кросби придет в Малый дом на следующий день после завтрака и пробудет там до наступления минуты своего отъезда. Лили решилась изменить это условие и вследствие такой решимости немедленно после завтрака надела шляпку и отправилась на мостик, чтобы встретить там жениха. Кросби скоро явился с своим другом Делем, и Лили сейчас же рассказала ему свое намерение.

– Я хочу поговорить с вами, Адольф, прежде, чем вы встретитесь с мама, поэтому пойдемте в поле.

– Прекрасно, – сказал Адольф.

– Бернард может кончить свою сигару на нашей поляне, к нему присоединятся там мама и Белл.