Звездный час адвоката - Наталья Борохова

– В книге его зовут Ояр, – негромко произнесла Данилевская.

– Ну, вот видите! – обрадовался прокурор. – Вашей скалолазке было чем заняться. Вы выдаете ее замуж за Ояра, заводите им пару-тройку ребятишек. Чем плохой финал? Ваши читательницы умоются слезами умиления. Все в шоколаде, и заметьте: ни одного трупа!

– Я не хотела счастливого финала, – проговорила Диана. – Это было невозможно.

«Боже мой! – поразилась Дубровская. – Неужели она по-прежнему ревнует свою подругу к этому литературному Ояру?! Да это безумие какое-то!»

– Вот видите! – торжественно провозгласил прокурор. – Вас не устраивает мирный конец. Вы требуете крови! Что бы ни говорил нам психолог, сознайтесь, была ли у вас причина столь неистово ненавидеть Крапивину?

– Такой причины не было.

– Ой ли? А если вспомнить хорошенько?

– Я сказала все, что хотела сказать.

Прокурор пожал плечами.

– Ваше право! Вот только в книжечке вы бросаете одну странную фразу, за которую я пытаюсь сейчас зацепиться: «Нас разлучил мужчина». Помните? – Он хитро подмигнул одним глазом. – Так как, о каком мужчине идет там речь?

– «Книжечка», как вы сказали, есть воплощение художественного вымысла, – ледяным тоном произнесла Данилевская. – Не стоит искать аналоги в действительности. Как вы знаете, я замужем! Стало быть, вопрос о другом мужчине для обсуждения закрыт.

– Как бы не так! – обрадовался прокурор. – Ваш аноним, от лица которого идет повествование, тоже замужем. Помните, что говорит скалолазка? – Он взял в руки книгу и, отыскав нужный фрагмент по закладке, выразительно прочел: – «Так позволь напомнить тебе. Ты замужем… Тебя ждет дома муж! Так возвращайся к нему».

– Это всего лишь совпадение! – воскликнула Данилевская.

– Протест, Ваша честь! – не выдержала Елизавета. – Если государственный обвинитель обладает информацией о каком-либо мужчине, пусть задаст вопрос конкретно. Моя подзащитная свое мнение по поводу этого совпадения уже сообщила.

– Протест удовлетворен. Обвинитель, вы можете задать конкретный вопрос? – осведомился председательствующий.

– Этот вопрос будет мной обязательно поднят. А пока я ограничусь коротким опросом, – заявил прокурор. – Итак, знаете ли вы человека, который ухаживал за Крапивиной?

– Нет.

– Были ли у вас с Крапивиной разногласия из-за мужчины?

– Нет.

– Были ли у вас взаимоотношения с другим мужчиной, исключая собственного мужа?

– Нет.

– Ну что же, на этом пока допрос закончим.

Казалось бы, обвинитель не добился ничего, о чем стоило бы беспокоиться, но Дубровская почувствовала вдруг необъяснимую тревогу, пока еще слабую, как булавочный укол. Ничего особенного. Но ей было достаточно взглянуть на свою клиентку, чтобы понять, что от ее прежней невозмутимости не осталось и следа.

Допрашивали Павла Максимова. Он был выдержан, корректен, на вопросы отвечал охотно, без нажима.

– Поясните, кем была Ольга Крапивина для вашей жены? – спрашивала Дубровская, зная, что Павел не подведет.

– Она была ее единственной подругой, человеком, вхожим в наш дом и, полагаю, даже в жизнь моей супруги.

– Вы ревновали к ней Диану за столь крепкую дружбу?

– Конечно. Будь моя воля, я выставил бы подружку вон. Пусть найдется в зале мужчина, которому придутся по душе посиделки в кухне за полночь и бесконечная болтовня по телефону! Я лично пожму ему руку.

Раздался приглушенный смех. Похоже, многие мужчины были готовы поставить под словами Максимова свои подписи.

– Знаете ли вы причину, по которой ваша супруга так жестоко обошлась с литературной героиней, списанной с Крапивиной Ольги?

Павел тяжело пожал плечами:

– У Дианы был творческий кризис. Это страшная штука, скажу вам! Конечно, людям, далеким от искусства и литературы, такое состояние не понять. Человек разрушает самого себя. Он до бесконечности копается в собственных мыслях, поступках, словах, пытаясь определить – что он собой представляет, нужно ли его творчество кому-нибудь? Художники режут на куски собственные полотна. Писатели жгут рукописи.

– Но Диана вроде бы считалась успешной писательницей?

– А кто определяет степень успеха? – горько усмехнулся Максимов. – Диана полагала, что ее книги – слезливые женские истории, написанные только для того, чтобы домохозяйки, помешивая половником борщ, не слишком скучали при этом. Разумеется, Крапивина вносила в это дело свой посильный вклад, когда принималась критиковать ту или иную выходку своей героини. В результате Диана отплатила ей сторицей, завершив последний роман гибелью скалолазки. Понимаю, что она поступила слишком круто, но ее душевные терзания на тот момент достигли своего пика. Сдав рукопись в издательство, Диана дала клятвенное обещание больше не писать.

– Зачем ваша супруга поехала в горный лагерь?

– Ответ очевиден, полагаю, Диана хотела примириться с подругой и искала для этого подходящий момент. Крапивина в дом к нам больше не приходила. Где же было возможно застать ее? Только на скалодроме, в горном лагере.

– Как вы относитесь к гибели Крапивиной?

– А как я могу относиться? – пожал плечами Максимов. – Все это чудовищно. Но еще ужаснее то, что Диану пытаются обвинить в преступлении, которого она не совершала! Не знаю, что произошло там, на скале, но уверен, что моя жена не имела к этому никакого отношения. Может, это был несчастный случай. А может, и человеческий умысел. В лагере жила психически нездоровая женщина, повариха Мария, ревностно относившаяся к литературной славе «Скалолазки». Может, она и столкнула в пропасть свою покровительницу? Кто сейчас скажет?

Дубровская понимала, что заставить суд поверить в причастность к делу неуловимой Марии у них нет никаких оснований. Тем более что сама Диана наотрез отказалась поддерживать такую линию защиты.

– Как отнеслась Данилевская к гибели подруги?

Максимов горько усмехнулся:

– Уважаемому государственному обвинителю было бы неплохо взглянуть на Диану в сентябре – октябре прошлого года. Может быть, тогда его уверенность в ее виновности была бы поколеблена? Конечно, он не видел, как молодая здоровая женщина превратилась фактически в растение, за которым приходилось ухаживать только для того, чтобы поддерживать в ней жизнь. Она никуда не выходила. Она отказывалась есть, спать. – Он повернулся к судье, тщетно пытаясь найти на его лице хотя бы слабое отражение собственных мыслей.

Берестов слушал его внимательно и даже что-то записывал на бумаге, но ни один мускул не дернулся на его лице, словно он заранее осознавал, что все это только спектакль, а участники процесса – всего лишь актеры, получающие гонорар за удачно сыгранную роль.

– Вы не представляете, Ваша честь, какое это жуткое зрелище – видеть молодую женщину, неподвижно лежащую в темной комнате, как труп, и смотрящую в одну-единственную точку на потолке. Я иногда определял, жива она или мертва, только по дыханию, такому неуловимому на слух, что мне приходилось класть голову ей на грудь. Мне и сейчас тяжело говорить об этом… И теперь, когда, казалось, шок уже позади, на нас обрушили еще одно испытание. Это уголовное дело! Я иногда думаю, что в том своем последнем романе именно Диана бросилась со скалы сама. А Ольга… Ольга вообще здесь была ни при чем…