На линии огня - Семён Михайлович Борзунов

куда-то вбок и исчезли.

Друзья чувствовали, что наши где-то совсем рядом.

Вылезли и, не сговариваясь, пошли во весь рост.

— Кто идет? — окликнули их по-немецки.

И Матвей с каким-то усталым спокойствием отозвался по-немецки:

— Свои идут! Свои, что ты, не видишь, что ли!

Ночь рухнула: взмыла ракета и располосовала тьму.

Друзья припали к земле.

— Русские! Русские! — И загремели выстрелы.

— Живыми! Взять живыми!

Матвей, Георгий и Алексей бросились бежать.

Но раны есть раны, потеря крови — потеря, усталость не проходит от того, что смерть за спиной!..

Друзья бежали, а преследователи настигали их.

Навстречу ударил «максим». Давай, «максимушка»! Давай!

Друзья упали на землю, все закачалось, закружилось, поплыло в их сознании.

Не слышали они, что «максим» продолжает бить. Не разобрали они и ночного, ознобившего немцев «ура». Не почувствовали они и света фонарей на своих лицах. И не чаяли друзья, что очнутся среди своих.

КОМИССАР

Знакомая снежная тропка вела Федю на командный пункт полка. За спиной то и дело полыхали разрывы снарядов. И хотя Федя не относился к робкому десятку, но, так как непрерывно находился на переднем крае, ему нередко доводилось прятать голову от вражеских пуль. Делал он это стыдливо, полагая, что за ним наблюдают товарищи. Бои были жаркие, и он изрядно устал. Устал утюжить животом землю. Устал стрелять из автомата. И вдруг — о, он не думал об этом! — командир роты вызвал его к себе и сказал: «Товарищ Марков, вы назначены ординарцем комиссара полка». Федя был доволен, но вида не подал, что рад, только подумал: «Теперь хоть пулям не буду кланяться». Он полагал, что комиссар полка, которого еще в глаза не видел, чаще бывает на командном пункте, где, конечно, надежная крыша над головой.

…Тропка привела в лощину. Справа бугрился блиндаж. Горел костер. Пожилой человек в новом ватнике и кирзовых сапогах подбрасывал в огонь сухой хворост.

— Погрейся, — предложил он Маркову.

— Мне к комиссару полка, — ответил Федя и, понизив голос, добавил: — Ординарцем назначили к нему.

Собеседник достал из полевой сумки блокнот, раскрыл его и, сощурив свои спокойные большие глаза, сказал:

— Федор Марков, из первой роты?

— Так точно, Марков.

— Хорошо. — Затем поднялся, крикнул в блиндаж: — Командир, я пошел, как договорились, в первый батальон. — И Феде: — Пошли, Марков.

— Мне надо к комиссару, — повторил Федя.

— А я и есть комиссар, Колыванов Иван Михайлович, старший политрук. Пойдем, дорогой познакомимся.

Шли той же извилистой тропкой. Комиссар говорил, что он только позавчера прибыл в полк и что ему не терпится быстрее посмотреть, как люди готовятся к наступлению. И еще он слышал от командира полка, что некоторые храбрецы, — он произнес это слово с иронией, — недооценивают окопы и маскировку, подставляют шальной пуле головы. А храбрость-то вовсе не в этом.

— Веди меня в свою роту, — сказал Колыванов, пропуская Федю вперед себя…

Долго они ползли по переднему краю, от окопа к окопу. Когда свистели пули, Колыванов замирал, и Федя удивлялся тому, как этот довольно солидный человек ловко использует для маскировки складки местности. Потом они подползли к пулеметной точке, и комиссар, найдя изъяны в маскировке, нашумел на сержанта:

— Голое царство! Немедленно углубить окоп и замаскировать надлежащим образом. — И сам показал, как, не поднимая головы, надо рыть землю…

— Пошли, товарищ Марков, — сказал он, убедившись, что пулеметчики его поняли. Но они не пошли, а опять поползли. На бугорке вражеская пуля пробила Феде шапку. Комиссар это заметил, когда они уже находились в безопасном месте. Колыванов незлобно пожурил ординарца за его оплошность. Смущенный Марков упирался:

— Это не сейчас, это давно, товарищ комиссар.

— Не обманывай, вижу: след пули свежий. И врать вообще нехорошо, товарищ Марков.

Феде стало неудобно перед комиссаром, и он признался:

— Там, на бугорке, не успел пригнуться…

— То-то, брат, не успел… Будь проворнее. Шальной пуле подставлять голову не резон…

Они вернулись на командный пункт ночью. Вместе поужинали. Пришел командир полка. Он раскрыл перед комиссаром карту с нанесенной на ней обстановкой, и они начали о чем-то совещаться. Потом комиссар сказал Феде:

— Товарищ Марков, ложитесь спать.

Федя лег на соломенный матрац, но уснул не сразу: размечтался о том, что наконец ему повезло и что он теперь самый счастливый человек. Едва он сомкнул глаза, его разбудил комиссар.

— Пошли, товарищ Марков. Во второй батальон, — сказал Колыванов, поправляя на груди автомат. — Партийное собрание там.

После собрания они опять ползали от окопа к окопу. На этот раз пуля прошила рукав Фединого ватника. Он прикрыл было дырочку, а комиссар засмеялся. И Марков улыбнулся:

— Не каждая пуля в кость, иная и в мякоть, — сказал Федя, осмелев.

— Точно, — кивнул головой комиссар.

В это время на правом фланге загрохотало. Федя увидел, как на гребне выросла зеленая цепочка гитлеровцев.

— Разведка боем, — определил комиссар. — Решили попробовать на зуб.

Наше боевое охранение чуть отошло назад. К комиссару подбежал комбат. Он лег рядом с Колывановым и одним духом выпалил свое решение.

— Хорошо! — крикнул комиссар. — Накройте их артиллерийским огнем.

Комбат уполз. А комиссар все лежал на прежнем месте и смотрел, как работали пушкари. Вражеская цепочка то поднималась, то вновь прижималась к земле. Наконец гитлеровцы выдохлись, залегли. Колыванов снял автомат, и снова Федя услышал:

— Пошли, товарищ Марков.

И опять комиссар пополз, пополз и Федя. Потом комиссар поднялся, Марков тоже вскочил на ноги. Они оказались впереди наших окопов.

— За мной, в атаку! — устремился вперед Колыванов.

— Ура-а-а! — отозвалось и справа и слева.

Стремительная волна бойцов катилась прямо на зеленые пятна, разбросанные по снегу на взгорье. Федя еле поспевал за комиссаром. Гитлеровцы дрогнули, начали отступать. Потом все смешалось, и Марков потерял из виду комиссара…

* * *

Вокруг чудесный лес. Тишина. Слышно, как потрескивают сучья в огне. Возле костра сидит со мной Федя Марков, краснощекий девятнадцатилетний паренек. Мы уже познакомились, и я знаю подробности вчерашнего боя, знаю, как он начался и как кончился — отбита у врага важная высота, взято в плен полтора десятка гитлеровцев, комиссар полка Иван Михайлович Колыванов представлен к правительственной награде — ордену Ленина.

Я спрашиваю у Феди:

— Рядом с комиссаром, наверное, легче?

Федя улыбается, затем отрицательно качает головой:

— Он все время там, на передовой…

— А сейчас где Колыванов?

— Там же…

— А почему ты не с ним?

— Выходной получил, — отвечает Федя. — Приказал, вот и греюсь у костра… Комиссар наш… Он какой? Другим говорит, пуля дура, а сам идет напрямую. Скорее бы стемнело… Ночью он возвратится. — Федя смотрит на часы и вздыхает: — Черепашья скорость у этих часов. На