На линии огня - Семён Михайлович Борзунов

в журнале и вдруг по каким-либо причинам долго не дает о себе знать… Якова Чапичева мы знали заочно, знали о нем очень мало, лишь то, что он — красноармеец и, судя по первому стихотворению, серьезно относится к своему творчеству…

И вот через тридцать лет в редакцию поступили новые стихи, на этот раз присланные не самим Чапичевым, а его фронтовым другом…

Такое вступление сделала редакция военного литературно-художественного журнала «Советский воин» к моему очерку о Чапичеве, напечатанному в шестом номере за 1964 год. В том же номере были опубликованы и стихи, которые многие годы хранились в моих фронтовых блокнотах и о существовании которых читатель не знал. Позже, уже в 1965 году, я отослал эти и другие неизвестные стихи поэта в издательство «Крым», где они были напечатаны в сборнике с очень точным названием: «Строка, оборванная пулей».

Где, когда и при каких обстоятельствах я познакомился с поэтом Яковом Чапичевым?

Расскажу по порядку, как это произошло.

РАДОСТЬ И ПЕЧАЛЬ

Как-то месяца через два после взятия нашими войсками Берлина я просматривал центральные газеты. В одной из них мое внимание привлекла строка в указе Президиума Верховного Совета СССР — то была фамилия моего фронтового друга майора Якова Чапичева. Ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Это известие меня очень обрадовало.

Я тогда же начал наводить справки, где служит Чапичев, хотел с ним встретиться, написать о нем в газету. Но результаты поисков оказались неутешительными: из Главного управления кадров Министерства обороны СССР мне сообщили, что майор Чапичев погиб…

ЧЕРЕЗ ДВАДЦАТЬ ЛЕТ

Память о фронтовом друге не давала мне покоя. И вот однажды, много лет спустя, произошла встреча, которая с новой силой всколыхнула во мне воспоминания о Чапичеве и заставила написать о нем очерк.

В начале 1962 года большая группа военных писателей-москвичей совершала поездку по Закавказским республикам. Мы побывали в Баку, Ереване, Тбилиси… Всюду проходили пленумы союзов писателей по военно-патриотической литературе, встречи с авторами военных книг и их читателями. Для меня эта поездка представляла особый интерес. Я впервые получил тогда возможность по-настоящему познакомиться с жизнью наших Закавказских республик: все было ново и необычайно интересно. Особенно памятной была встреча в Тбилиси с писателем Эммануилом Фейгиным.

Как-то в перерыве между заседаниями он в разговоре о своих творческих планах сказал, что работает над книгой о друге своего детства — Яше Чапичеве.

При упоминании этого имени я, словно разжатая пружина, вскочил со стула:

— Уж не о том ли Чапичеве, который писал стихи и воевал на Волховском фронте?

— Стихи он, верно, писал, а вот военную биографию его я знаю плохо, — откровенно сознался Фейгин.

Мы долго потом сидели вдвоем и говорили, говорили без конца: Фейгин вспомнил юношеские годы. Оказалось, что он учился в школе и дружил с Чапичевым, знал его еще «мальчиком» в частной парикмахерской Ветросова, потом кочегаром-шлакочистом, остроумным и неутомимым комсомольцем-синеблузником. Знал как молодого, подающего надежды поэта, был с ним в одном литературном кружке, где часто спорили, критиковали друг друга…

— Наше знакомство с Яковом, — рассказывал Фейгин, — длилось недолго, мы вскоре разъехались в разные места и встретились уже повзрослевшими. Позже мы служили в одной дивизии. И все же написать книгу о Чапичеве я долго не решался. Боялся, не одолею, не хватит материала, да и адреса́ его родных я растерял. Не знаю, где сейчас его жена, дочь, сестры, братья…

Тут Фейгин стал расспрашивать меня, уточняя детали, даты, пункты и места службы Чапичева: ему действительно не хватало многих важных фактов, чтобы написать достоверную и правдивую книгу о поэте и солдате. Позже, в 1964 году, когда такая книга под названием «Здравствуй, Чапичев!» увидела свет, автор на первых ее страницах писал:

«…Я слишком мало знал о боевых делах Якова в годы войны: были мы на разных участках фронта, далеко друг от друга, встречались лишь дважды, да и встречи эти были очень кратковременными. Что касается фронтовых товарищей Якова, то почти ни с кем из них я не был знаком.

Все же я начал работать над повестью, и мне посчастливилось. Когда повесть в основном была уже написана, я прочитал некоторые ее главы человеку, которого солдатская судьба свела с Чапичевым в первые, самые тяжелые месяцы войны. Имя его — Семен Михайлович Борзунов. Он полковник, военный журналист, живет и работает в Москве, а в грозном сорок первом году был корреспондентом армейской газеты «В бой за Родину», в той самой армии на Волховском фронте, в составе которой воевал и Яков.

Нет нужды говорить, как я обрадовался встрече с фронтовым товарищем героя повести. Ведь Волховский фронт был одной из самых малоизвестных мне страниц биографии Чапичева. Встреча с полковником в какой-то мере помогла восполнить этот пробел. Его воспоминания о Чапичеве послужили мне материалом для новой главы повести. Я назвал эту главу «Революцией призванный…».

ПОД ГРОХОТ КАНОНАДЫ

С Яковом Чапичевым я познакомился в конце 1941 года, накануне наступления гитлеровцев в районе Тихвина. Я работал тогда корреспондентом ежедневной красноармейской газеты «В бой за Родину». В те дни почти все сотрудники газеты постоянно находились в частях. Нам доводилось быть не только свидетелями, но и непосредственными участниками многих схваток с гитлеровцами. Обо всем виденном в боях и походах, о том, как росло и крепло воинское мастерство наших солдат и командиров, об их замечательных подвигах, о сердечности и моральной чистоте фронтовиков мы писали в свою газету и с помощью самых невероятных оказий пересылали материалы в редакцию, бывая в ней от случая к случаю.

Однажды, получив очередное задание, я отправился на передний край нашей обороны. Вначале ехал на попутной машине, потом пересел на подводу и, наконец, пешком разыскал штаб одного из полков.

…В двух километрах от леса гремели выстрелы. Мы стояли на опушке дубняка и наблюдали за танком, двигавшимся по снегу. Ствол его пушки был все еще наведен в ту сторону, где шел бой. Танк полз медленно, сильно грохоча левой гусеницей.

— Это Потапов… — негромко сказал один из стоявших.

— Он самый. Подбили, гады! — подтвердил другой.

Танк продолжал пятиться и вдруг остановился. Корпус его резко качнулся сначала вперед, потом назад — и замер. Капельки воды от растаявшего снега оседали на потеплевшей броне, испарялись, и танк весь будто курился.

Мы стали рассматривать израненную стальную машину. Т-34 стоял черный, забросанный комьями земли: сбоку — пробоина, передняя часть — задымлена. Огонь и осколки почти полностью уничтожили краску