Подводная лодка (The Boat) - Лотар-Гюнтер Букхайм

ползли по воде. Ключевым словом была экономия топлива, но наши запасы истощались с каждой минутой, даже на экономичной скорости.

Последний поход лодки U-A был неудачным. Не выпустив ни одной торпеды, она вернулась в базу после утомительного и затяжного отсутствия. Второй помощник, который единственный пытался сделать из этого шутку, клялся и божился, что репутация U-A до смерти испугала британцев.

Нам потребовалось полдня, чтобы достичь северной границы нашей зоны патрулирования. Рулевой через открытый люк боевой рубки прокричал вниз: «Пора менять курс!»

«Руль лево на борт. Курс один-восемь-ноль[14] — приказал вахтенный офицер.

Нос медленно прошел половину окружности по горизонту. Наша кильватерная волна описала тонкую дугу, и солнце, выглядевшее белым пятном сквозь наложенные слои облаков, переползло на другой борт.

«Курс один-восемь-ноль», — доложил рулевой снизу.

Картушка компаса показывала 180 градусов. До этого на ней было 360 градусов. Больше ничего не изменилось.

Мало что можно было увидеть с мостика. Море тоже затихло, единственным признаком его жизни было несколько небольших волн на стихающей зыби. Воздух был неподвижным и облака висели без движения, как привязные воздушные шары.

***

Несмотря на всю усталость в суставах, я не смог противиться желанию наблюдать за передвижением минутной стрелки по циферблату часов на переборке камбуза. Наконец, я впал в состояние полудремы.

Неожиданно мой тонкий покров сна был разорван звонком громкого боя.

Палуба наклонилась.

Взъерошенный со сна, Стармех возвышался над двумя рулевыми на горизонтальных рулях. Командир без движения стоял рядом с ним. Мичман, который подал сигнал тревоги, уцепился за трап, все еще тяжело дыша от недавних усилий по задраиванию верхнего люка.

«Кормовые горизонтальные рули на подъем», — приказал Стармех. «Носовые рули вверх десять градусов, кормовые вверх пятнадцать — удерживать эту глубину».

Наконец Крихбаум ввел меня в курс дела. «На правом траверзе была тень — резкая тень».

Включили гидрофон. Склоненная голова оператора выступала в проход. Его глаза были невидящими, когда он медленно прослушивал воду. «Шум винтов на пеленге ноль-семь-ноль — удаляется», — доложил он. Затем, через некоторое время: «Шум винтов ослабевает, все еще удаляется».

«Очень хорошо», — бесстрастно произнес Командир, и слегка пожал плечами. «Курс один-восемь-ноль». Он исчез через носовую переборку. Похоже, в этот момент мы были на приличной глубине.

«Благодарение Господу за мир и тишину».

«Должно быть шел быстро и без эскорта. Никакого шанса, в такую темную ночь».

Я уснул прежде, чем моя голова коснулась подушки.

***

«Командующему от U-X. Видим вражеский конвой».

«Командующему от U-X. Конвой обнаружен в квадрате XW, курс 160, скорость 10 узлов».

«Командующему от U-W. Конвой следует зигзагом, средний курс 050, скорость 9 узлов».

«Командующему от U-K. Конвой следует несколькими колоннами с прикрытием флангов. Курс 020, скорость 9 узлов».

Перехваченные радиограммы обязывали нас отмечать все, что происходило на театре военных действий, но ни один из упомянутых конвоев не был в пределах досягаемости. Все они были замечены в Северной Атлантике. Наша нынешняя позиция была далеко к югу.

***

Командир посасывал свою холодную трубку.

«В Керневеле собирают все крохи информации, что они могут найти средствами разведки, и все-таки ничего не получается. Быть может, наши агенты спят — определенно, наша воздушная разведка не существует. Более того, наши эксперты по шифрам похоже не в состоянии разгадать коды противника».

Пауза. «Но британцы… Кажется, что они знают все: наше время выхода в море, наши потери, имя каждого командира корабля — каждую деталь, до последней».

Бульканье из его трубки свидетельствовало, что вся она была заполнена слюной.

«Были времена, когда казалось, что они разгадали наши коды. Мы расположили нашу линию патрулирования под прямым углом к доложенному курсу конвоя, и обнаружили, что самый жирный конвой увернулся от нашего комитета по торжественной встрече. Быть может британцы даже способны вычислить наше местоположение, когда мы посылаем сжатые сообщения: наверное, несколько групп цифр в ежедневном докладе о позиции им достаточно, чтобы это сделать. Я так полагаю, что они выдумали еще какой-то небольшой сюрприз для нас».

***

Матрос Меркер на чистом саксонском диалекте рассказал мне, откуда он: Кётшенброда. Никто никогда не слышал об том месте.

«А это не там собаки виляют своими членами, а не хвостами?» — поинтересовался матрос Дуфте.

«И пукают вместо того, чтобы лаять?» — вставил кто-то еще.

«Должно быть, великолепное место», — импровизировал Дуфте. «Это правда, что там вскармливают последы, а детишек швыряют на кучу навоза?»

Меркер все еще был сбит с толку. Дуфте продолжал: «Ты хочешь сказать, что так оно и делается в Кётшенброда?»

Понимание происходящего появилось в глазах Меркера.

«На что ты намекаешь?»

«Ни на что, приятель, вовсе ни на что», — успокаивающе произнес Дуфте. «Ни на что, мой старина послед», — добавил он пониженным голосом.

Остальные рассмеялись.

Меркер подозрительно огляделся. «Ну смотри, Дуфте, или я сделаю пробор на твоей голове своим ботинком».

***

«Если дела и дальше так будут идти, то на Рождество нам быть в море», — сказал Цайтлер.

Радемахер пожал плечами. «Ну и что из этого? У нас на борту есть рождественская елка».

«Ври, да не завирайся».

«Клянусь всеми святыми! Она искусственная — складывается, как зонтик. Я видел картонную коробку. Спроси рулевого, если мне не веришь».

«Это для нас ВМФ расстарался», — сказал Ульманн. К моему удивлению, гардемарин продолжил и выдал кое-что из своего рождественского опыта. «В моей предыдущей флотилии у нас всегда на Рождество происходили какие-то неприятности. На Новый Год тоже. В прошлом году это был моряк, старшина. Он выдал свой маленький фокус около полуночи накануне Рождества. Русская рулетка. Приложил пистолет к своей голове и нажал курок, пока мы стояли вокруг, разинув рты. Конечно, сначала он вытащил магазин с патронами, но забыл проверить, нет ли патрона в стволе. Отстрелил себе затылок — вы никогда не видели такого безобразия».

Промах этого старшины вызвал в памяти Хайнриха другой случай. «Я знал одного парня, который отстрелил себе лицо. Это был канун Нового Года. В это время я еще служил на патрульном корабле. У нас у всех было изрядно выпивки. Точно в полночь один из старшин вышел на палубу со звуковой гранатой — старого типа, с запалом, который надо поджигать. Он облокотился на леера, приложил сигарету к запалу и подул на нее. Проблема была в том, что затем он перепутал свои руки — швырнул окурок в море, а звуковую гранату поднес к лицу. Сделал из себя настоящее крошево, должен вам сказать».

Я не стал ждать других подобных историй. Обеденный стол старшин неожиданно окружили закаленные псы войны, которые вели себя так, будто их взрастили на сыром