«Князья, бояре и дети боярские» - Михаил Бенцианов

В этом ряду встречается также Яков Исаков Новокрещеного. В писцовой книге 1540-х гг. он вместе с сыном Мурзой упоминался под фамилией Жидовинов. Учитывая сочетание фамилии, характерного имени и отчества, стоит предположить, что по своему происхождению он был евреем, попавшим в плен во время русско-литовских войн и после крещения получившим возможность перейти на положение сына боярского[390].

При отборе выходцев из Великого княжества Литовского в состав Государева двора московское правительство, таким образом, обращало небольшое внимание на их происхождение и прежние заслуги. Значительное число первостатейных смоленских боярских фамилий, оказавшихся на московской службе, не получило статус дворовых детей боярских. Среди «литвы дворовой» в большей степени были представлены слуги и попутчики князя М.Л. Глинского вне зависимости от их происхождения, чем многочисленные переселенцы из новоприсоединенных уездов.

Возможно, московское правительство сознательно разграничивало статус смоленских переселенцев разного времени. В писцовой книге начала 1540-х гг. выделялась компактная группа «смольнян». Определение «смолянин» встречалось в одном из актов Симонова монастыря. «Смоляне» были зафиксированы в росписи сошных окладов 1542/43 г. в радонежских волостях. «Смольнянин» А.С. Беликов встречался в актах этого же времени Переяславского уезда[391]. Эти «смоляне», вероятно, принадлежали ко второй волне «выводов» (1524 г.). По своему положению они заметно отличались от переселенцев более раннего времени. Никто из них не попал в число «литвы дворовой». Смоленский выходец П.П. Маринин, отец которого получил можайское поместье еще в 1515 г., напротив, был известен можайской рубрике Дворовой тетради. Другой представитель смоленского боярства – А. Бородин в тексте писцовой книги фигурировал как «литвин». Его сын Ждан числился в составе «литвы дворовой»[392].

Смоленские переселенцы второго десятилетия XVI в. получали подтверждающие их статус жалованные грамоты. Такие грамоты сохранились в фамильных архивах Марининых и Демьяновых. По своему характеру они не отличались от жалованных грамот, выдаваемых московским правительством спутникам князя М.Л. Глинского, поступившим на русскую службу. Жалованные грамоты оформлялись в это время и на вотчины в самой Смоленской земле[393].

В ряде случаев смоленские переселенцы первой волны получали вотчины взамен конфискованных у них земель. Подобные примеры были известны в Медынском уезде, где вотчинами владели Д. Мирославич[394], В.Я. Демьянович, Д. Полтев, И.П. Босин, вероятно, также А. Александров. Скорее всего, так же обстояло дело и в Можайском уезде. Согласно писцовой книге начала 1540-х гг., вотчинниками здесь были князья Коркодиновы и Кропоткины[395].

На протяжении первой половины XVI в. шел процесс постепенного слияния «литвы дворовой» с местными можайскими землевладельцами. В завещании медынской вотчинницы Марии, вдовы Д. Мирославича, написанном в 1535 г., кроме многочисленных литовских выходцев фигурировали можайцы К. и Г.Ф. Сулменевы и А. Радилов[396].

С другой стороны, некоторые можайские дети боярские сами переселялись в новоприсоединенные западные уезды. В начале XVI в. дорогобужскими помещиками были Русин и Лобан Бортеневы, дети последнего можайского воеводы. Бортеневы разных ветвей, сохраняя земли в Можайском уезде, в Дворовой тетради были записаны по Дорогобужу[397]. Родственниками были, видимо, можайцы и дорогобужане Резановы.

В вяземской писцовой книге конца 50-х гг. XVI в. встречалось значительное число Якушкиных, представленных и в Можайском уезде. К 1527/28 г. вяземское поместье было пожаловано Г.Я. Бельскому-Плещееву. Несколько позднее в состав вяземской корпорации вошли Сульменевы[398].

В начале 1540-х гг. можайскими помещиками были Ветошка Химин Ржевский, Г. Нармацкий и его сын Данила. В 50-х гг. XVI в. Ветошка Химин Ржевский и сыновья Г. Нармацкого служили уже по Дорогобужу. Служба отца Ветошки Химы (Семена) Ржевского проходила на западной границе. В 1514 г. он был среди воевод «с Белые». Истома (Борис) Ржевский, брат Химы, уже в 1509 г. был приставом у литовского посланника. Его сын Воин также служил по Дорогобужу. Вероятно, уже в первое десятилетие XVI в. братья Хима и Истома владели поместьями в Дорогобужском уезде[399]. А.Ф. Скрябин Травин в Дворовой тетради был записан по Можайску с пометой «в Дорогобуже»[400].

Продвижение можайских служилых людей на запад объяснялось присутствием в недавно присоединенных уездах земель для новых поместных раздач. Не меньшее значение имела служебная специализация можайской корпорации. С конца XV в. можайские дети боярские регулярно несли службу на западной границе. В 1503 г. с послами до литовской границы ездило 20 детей боярских «можаич». В 1526 г. было отправлено уже 50 можайских детей боярских. Присутствовали они и среди пленных Оршанской битвы[401].

Территориальная близость Можайского уезда к Смоленской земле приводила к присутствию можайских детей боярских на смоленской службе. Обязанности пристава несколько раз выполнял Р. Тилинин. В 1529 г. приставом у волошского посольства был «служилый человек Ф. Голочел можаетин»[402]. Можайская корпорация поставляла также воевод и наместников для городов Смоленской земли. Из «брани» князя В. Микулинского с И. Рудным Колычевым выясняется, что среди смоленских воевод этого времени присутствовало несколько Долматовых. В 1536 г. отрядами детей боярских в Смоленске руководили князь Ю.Г. Мещерский и И. Ларев, известные писцовой книге начала 1540-х гг. В 1547 г. вторым воеводой в Смоленске был В.Д. Данилов, а в следующем 1549 г. обязанности смоленского городничего выполнял И. Монастырев. Оба они в Дворовой тетради были записаны по Можайску[403].