Свет мой, зеркальце - Генри Лайон Олди

— Ну всё, всё, я вернулся. Сказал же, не брошу…

— Ы! Ы! Ы-ы-ы!

— Арлекин?

— Ы-ы!

— С Арлекином что-то случилось?!

Зинка с усилием запрокинула лицо к потолку. Хрустнули шейные позвонки, и Ямщик всерьез испугался, что зомби сломает себе шею от усердия. Нет, обошлось. Глаза-пуговицы неотрывно уставились в потолок.

— Он там? Наверху?

— Ы-ы!

— Ладно, я пошел. За мной не ходи, будь здесь!

На лестнице лампы не горели. С убедительной вкрадчивостью Ямщик надавил черную клавишу выключателя на стене, и тусклое зазеркальное освещение, поколебавшись секунду-другую, вняло его просьбе.

«Кто сегодня на вахте? Марь Пална? Капитолина? Хрипатый Валёк?»

Валька̀ Арлекин невзлюбил с первого взгляда и на глаза ему не показывался. Капитолине, в прошлом — чопорной работнице собеса, и добродушной уборщице Марь Палне кот являлся и даже оказывал великую честь, позволяя себя гладить и угощать свежим творожком. Чуял, плут: эти не прогонят. Вахтерши терялись в догадках, уличный Арлекин или домашний, просто любитель побегов, спорили, какими тайными тропами кот просачивается в лицей, но Арлекина в любом случае привечали, а начальству о рыжем нарушителе и словом не заикнулись. Если сегодня дежурит кто-то из женщин, кот вполне мог увязаться за отлучившейся с поста вахтершей. Такое уже бывало. Когда б не Зинка, Ямщик, измученный беготней, дождем и душевными терзаниями, не отправился бы на поиски, но тревога покойницы передалась ему.

Второй этаж.

Темень коридора наискось рассекла тонкая световая плоскость — луч проектора из-за неплотно прикрытой двери. Кабинет директора? Ямщик щелкнул выключателем, но лампы в коридоре, в отличие от их лестничных сестер, гореть на работе отказались категорически. С величайшей осторожностью, ступая как по минному полю, Ямщик двинулся вдоль стены. Напротив, по левую руку, тянулся ряд широких окон. Галогенный фонарь во дворе лицея, двойные стеклопакеты, наглядная агитация под блестящими листами плексигласа — «Наша спортивная гордость», «Люби и знай родной свой край!», «Правила пожарной безопасности» — всего этого хватало в обрез, впритык, только чтобы не провалиться в тартарары, в аморфную субстанцию, из которой Ямщик с усилием выдирал подошвы ботинок. Бранясь черными словами, он дошел, встал на хрупком мостике света, где пол обретал относительную твердость. Грудь тяжело вздымалась, словно после марш-броска по пересеченной местности. Ныло под ложечкой, каждый вдох отзывался в ребрах тупой, давящей болью. Обождав, пока дыхание худо-бедно выровняется, Ямщик заглянул в щель между дверью и косяком.

Не кабинет — приемная. Деревянный кубик из детского конструктора, вид изнутри. Дубовый шпон стен в прожилках и разводах; надраенный до блеска паркет; полировка секретарского стола, где мирно соседствовали антикварный дисковый телефон и плоский монитор компьютера. Пузан-чайник, белый фаянс чашек с розовыми цветочками, вазочка с клубничным вареньем, горка печенья на блюдечке. Капитолина и секретарша, молодящаяся блондинка в модных узеньких очочках, чаёвничали. Говорили о детях, а может, о внуках — Ямщик не вслушивался. Ему вдруг нестерпимо захотелось шагнуть в комнату, присесть за компанию, ощутить под пальцами бок чашки, гладкий и теплый…

— Арлекин!

Он уже понимал, что кота в приемной нет. Будь Капитолина одна…

— Арлекиша! Выходи!

Пульсация над головой добавила громкости, навалилась, заглушила голоса беседующих женщин. Неужели надо тащиться туда? Что ты забыл на танцульках, Арлекин? Или тебя нет и там? Нужно проверить, Зинка зря не паникует. К счастью, выход на «черную» лестницу был рядом, в полудюжине шагов. Из проема рвались наружу жизнерадостные отсветы электричества. Путь выглядел безопасным; опять же, страсть как не хотелось валить обратно, через весь коридор, потом в обход…

Дым на лестнице стоял коромыслом. Зеркал тут не было, просто накурили.

— Толян, ты где?

— В Караганде!

— Щас медляк будет, тебя Натка ждет.

— Подождет. Организм требует никотина!

— Ну, тогда угощай!

Ямщик прошел сквозь двух подростков — лохматый оболтус в джинсах и футболке с «Нирваной» протягивал открытую пачку «Marlboro» наголо бритому приятелю в гавайке. Музыка долбила так, что уши сворачивались в трубочку. Пол ритмично вздрагивал, толкался в подошвы. В коридоре громоздились столы и стулья, составленные друг на друга. Дверь в столовую, превращенную на сегодняшний вечер в танцевальный зал, была распахнута настежь, и оттуда мела метель ярких сполохов цветомузыки. На каждом шаге пробуя пол ногой, Ямщик приблизился к двери, встал на пороге — и прожекторы в последний раз полыхнули алым, а на зал обрушился финальный аккорд.

Тишина. Благословенная тишина.

— А теперь, — возвестил в микрофон ди-джей, верзила в бандане и стимпанковских «гогглах», — по заявкам олдскульного крыла нашей тусовки…

Он выдержал качаловскую паузу.

— …старые добрые «Scorpions»! И вы уже знаете, какая песня сейчас прозвучит!

— Знаем! — взревели в зале.

— I'm still loving you!

— …loving you!

— И вы совершенно правы! I'm still loving you — встречайте!

Надо же, изумился Ямщик. Помнят! А я думал: хлам, нафталин… Эту хитовую балладу с неизменным успехом крутили на дискотеках его юности. Под вкрадчивую гитару Руди Шенкера он ступил на танцпол. Словно тонкий, готовый треснуть в любой момент лед едва замерзшего озера, пол был скользким, но держал. Ожили прожектора: вторя мелодии, они разгорались и гасли углями вечернего костра.

— Арлекин!

Послышалось? Или действительно «мяу»? Ямщик завертел головой, силясь отыскать источник звука. Взгляд скользнул по ряду дымных прямоугольников у входа — зеркала над умывальниками. Ну да, это ведь столовая. Живем! Иначе сгинули бы в радужной пурге, да при наглухо зашторенных окнах…

— Арлекин! Ты где?

С гитарой сплелся голос Клауса Майне, «человека-в-кепке». Даже если кот и ответил, певец заглушил Арлекина.

Кавалеры посмелее спешили к своим избранницам, пока тех не перехватили. На танцполе объявились первые пары. «Ботаники» и дурнушки жались по углам — кое-что в этой жизни не меняется, сколько лет ни пройди. Вступили ударные и бас, а Ямщик все кружил по столовой, невидим для лицеистов. Еле держась на ногах от усталости, пережидая вспышки боли в помятых ребрах, он заглядывал во все углы, под умывальники и ди-джейский пульт, за колонки. Ну где же ты? Where are you, my friend? Нет, это не «Scorpions», это Джон Лорд…