Крылья Киприды - Сергей Крупняков

— Что бы ни случилось, отсюда не выходите, — сказала прорицательница. — Все, что вам нужно, принесут эти две девушки.

Она ушла. Было темно. Постели из теплых листьев были покрыты большими овчинами. Гелика, утомленная ночным переходом, страхами и морозом, сразу же заснула. Састия укрыла ее теплым овчинным одеялом и вскоре заснула сама. В углу, на выбитой в скале полочке, стояли светильники. И пламя их горело не колыхаясь. Здесь, в глубине скалы, ничего не угрожало им.

Они спали и не ведали, что именно в эту минуту взбешенная Агнесса, во главе своего бессмертного отряда, несется в погоню. И вскоре Гилара и Отия, избитые, в крови и ранах, будут приведены в Дорос. Их будут долго мучать и обливать ледяной водой. Но ни та, ни другая не скажут ни слова. И Агнесса бросит их в темницу. Но это будет только к вечеру. А сейчас сладко спят две прекрасные юные женщины. И видят сны про маленьких, нежных мальчиков, родных и бесконечно близких материнскому сердцу.

* * *

Через две недели, в предрассветные часы, когда огромная луна светила через решетчатую слюду окна, Коро услышала плач младенца.

Она с двумя служительницами вошла к Гелике. Мальчик уже лежал у груди Гелики и делал то, что делают все пришедшие в этот мир. Он не плакал, а сопел, и Гелика, обессилившая, вся в слезах, но бесконечно счастливая, прижимала к себе Лагорина, сына Сириска.

Быстро бежит время. Коро, точно забыв о своей божественности, растворилась в заботах о мальчике. Састия и Гелика по очереди кормили малыша, и он рос быстро. Часто смеялся, веселя и Гелику, и Састию, и Коро, и девочек — служительниц храма.

Был месяц элафеболион[26] и весна уже звала с гор весенними ароматами и теплым ветром. Но Коро запрещала выходить Гелике и Састии днем. Только ночью они могли подышать свежим воздухом. Осторожность была не излишня: часто днем приходили мужчины и женщины, приносили дары пифии. Слава Коро летела по всей Таврике. Ибо все ее оракулы сбывались.

В один из теплых весенних дней к пещерному храму подъехала всадница; царица Агнесса хотела узнать свою судьбу. Она соскочила с коня, вошла в храм. Коро, еще издали завидев Агнессу и ее бессмертных, скачущих вдоль кромки леса, закрыла Гелику и Састию на засов. И велела служительницам заставить дверь утварью.

Агнесса вошла одна. Агриппа стояла у входа. Десять всадниц оставались на конях, не спешивались. Царица встала на одно колено, склонила голову.

— Что привело великую Агнессу? — Коро стояла у алтаря. Она устремила взгляд прямо в глаза царицы.

— Хочу узнать, богиня, что ждет меня, моих бессмертных? Что будет с Доросом? — Агнесса дала знак Агриппе, и та внесла ларец с драгоценностями и поставила у ног пифии. В храме поплыл аромат фимиама… Коро простерла руки к небесам, затем в сторону Дороса, в сторону моря и Херсонеса. И произнесла оракул: «Не сможет в дебрях усидеть царица… война разрушит тайну ойропат… родная кровь убьет большого волка… и тем тебе укажет путь к спасению… царевича тебе подарят боги… и только с ним спасение возможно…»

Агнесса, потрясенная оракулом, устремила взор на пифию.

— Скажи, о, великая Коро, что ждет царя Агара у стен Херсонеса? Я знаю, он должен в праздник Великих Дионисий напасть на город.

Пифия еще раз простерла руки к Херсонесу: «Да… вижу… это так… идут, как юные богини, все девушки — в процессии в честь бога Диониса… и воины в овраге затаились… открыты главные ворота… и вижу ясно — на высокой башне богиня-Дева простирает руки и голосом, знакомым мне, кричит…»

Дым от воскурений заполнил храм, Агнесса вдруг потеряла из виду пифию. И только гулкий голос с эхом возвестил: «Прощай, великая Агнесса, твой внук тебя спасет и всех бессмертных…»

Агриппа, стоявшая сзади, записала весь оракул на папирусе. Царица встала и, поклонившись изваянию Девы, вышла. Вскоре стих звук конских копыт.

Когда Гелика и Састия вышли из своего убежища, Коро сказала:

— Плохие вести, Гелика.

— Что? Сириск? — испуганно воскликнула девушка.

— Еще нет… но ему и всему Херсонесу угрожает смертельная гибель. — Коро посмотрела на Гелику, Састию, обвела взглядом юных служительниц. — Мне надо переговорить с тобой наедине.

Они вышли из храма, присели на скамью в тени гигантского ореха.

— То, что я тебе скажу сейчас, не должен знать никто. — Гелика еще никогда не видела пифию столь божественно прекрасной. — Сегодня ночью ко мне явилась богиня-Дева и вот ее слова: «Великую тайну богов тебе я открываю — должны в весенний день Великих Дионисий большое зло свершить посланцы скифов… И я, по воле Зевса, вселюсь сегодня в тело юной девы, которая младенца родила… И голосом ее спасу прекрасных, угодных богу херсонесских дев… И с башни извещу о злом коварстве… И возвращусь на лодках в божий храм…»

Гелика, потрясенная услышанным, встала. Она пыталась сделать шаг, но ноги не слушались ее.

— Не можешь шаг ступить?

Гелика качнула головой.

— Сейчас в тебя вселится богиня-Дева…

Дрожь прошла по телу девушки. И что-то изменилось в ней. Она смело сошла с места. И вдруг сказала.

— Мне нужно два коня… и пеплос твой, божественная Коро… Я знаю… за младенцем ты присмотришь…

Не делая ни одного лишнего движения, Гелика оделась в охотничий таврский костюм, взяла приготовленный Коро узелок, приторочила его к конской сбруе и, ни слова не говоря, вскочила на коня.

— Я буду на третий день от праздника Великих Дионисий, — сказала она и ускакала в сторону Херсонеса. И по ее божественному облику видно было, что нет такой преграды, которая могла бы ее остановить…

И в Херсонес пришла весна. Все ярче дни, все теплее пригревает солнышко. Зазеленели холмы вокруг города. Фиалки, овеваемые теплым ветром, разнесли по улицам нежный аромат любви.

И надежда поселилась в сердцах граждан. Осенью и зимой не было ни одного набега на клеры. И многим хотелось думать — а может быть, все обойдется? Может быть, скифы не будут больше грабить клеры? Ах, как хотелось спокойно жить, засеять поля, подготовить виноградники к новому сезону! И поверили херсонеситы в спасение: уж коль осенью, когда закрома ломились от урожая, скифы не напали на город, то зачем им это делать весной? А может быть, испугался Агар новых трех кораблей, великолепных триер, что за зиму были закончены и спущены на воду?

Так или иначе, а город все больше расцветал под властью Евфрона. Из уст в уста передавались его крылатые слова. Зимой, когда на Совете десяти кто-то предложил разобрать театр и построить из его блоков противотаранную стену, Евфрон сказал: «Уж лучше я останусь без стен, даже без города, чем лишить мой народ театра! Народ без театра, что тело без души. А если вырастет народ без любви к родине — это все равно, что человек без головы. Руками машет, ногами топает, а все мимо!»