Грустный оптимизм счастливого поколения - Геннадий Козлов

Всю ночь мы провели у костра в полусонном состоянии. К утру дети, а потом и жена заснули, несмотря ни на каких комаров. Я держался до конца и с первыми лучами солнца закинул удочки. Сначала клева не было, и я начал дремать. Тут поплавок вздрогнул, и попалась первая плотвичка. Я сразу поднял всю команду и усадил их с удочками вдоль берега. Решение это, как оказалось, было несколько поспешным, ибо больше поклевок не было. Жена и дети, нелестно отозвавшись о моей затее, через час снова отправились спать.

Бытует мнение, что рыбалка – это хороший способ успокоить нервы. Мой опыт говорит об обратном. Ничто так не травмирует нервную систему, как неудачная рыбалка после бессонной ночи. От проклятого поплавка рябит в глазах, червяки кажутся отвратительными и злобными, а крючок просто предателем и диверсантом, исколовшим все пальцы. К восьми часам, находясь в состоянии нервного изнеможения, я вынужден был признать несостоятельность замысла. Собрав вещи, без завтрака и даже без чая наша искусанная комарами, усталая и поникшая духом тургруппа отправилась в обратный путь.

Зато дом и родное болото показались нам райским уголком. Рыбалка помогла нам убедиться в этом еще раз.

Дача была важным атрибутом нашей семейной жизни. Круглый год каждый выходной для нас не было другой альтернативы, как ехать в Поварово. Все там было родным и давало широкий простор для приложения сил и активного отдыха. Летом было больше работы, зимой – отдыха. Приезжая зимой на дачу, мы растапливали буржуйку в зимнем домике-баньке и отправлялись на лыжах в лес. Маршрут был небольшой, километров 10, занимал около двух часов. Для горожан с малоподвижным образом жизни этого вполне хватало, чтобы отдышаться и согреться. Зимой лес необычайно красив, и эта красота каким-то непосредственным образом влияет на настроение и даже здоровье.

К возвращению банька становилась гостеприимно теплой, чай из термоса, настоянный на лимоне, – просто эликсир. Закусив и отдохнув, можно побросать лопатой снежок, расчищая дорожки. На опушке леса сугробы огромные. А тут и солнце завершило свой путь. Пора ехать домой. Все очень просто, без затей, но и без проблем.

В жизни всегда за рассветом следует закат. Так вышло и с дачей. В самом конце прошлого века жизнь нашей семьи претерпела крутые изменения. Дети отделились: сын уехал в США и там осел, заведя семью. Дочка жила со своей семьей, а жена, к несчастью, покинула этот мир.

Одному же ездить на дачу скучновато, да и делать ничего не хочется, поскольку нет перспектив будущего использования. Дочка сначала вроде бы пыталась летом пожить на даче с семьей, но обнаружилось, что требования к удобствам у них возросли выше традиционных для садовых участков возможностей (всё во дворе). В результате они начали строительство своей более комфортабельной и просторной дачи, так что мне ничего не оставалось, как подключиться к этому проекту. Сын, приезжая в Москву примерно раз в год, Поварово обязательно посещал, испытывая ностальгические чувства по родной земле. Сравнивая преимущества жизни там и тут, он говорил с грустью:

– Ну, у вас здесь есть Клочково.

Это звучало решающим аргументом в пользу жизни на родине.

Несколько лет я еще поддерживал поваровское хозяйство, но после очередного ограбления дома со взломом через стену решил сдаться и продать дачу, чтобы не быть свидетелем ее увядания. Покупательница оказалась совершенно вздорная и наглая до беспредела. Она переселилась на дачу еще до оформления и присвоила большую часть дачного имущества.

К такому нахальству я не был готов. Все мои вещи, как то: телевизор, кухонная утварь, велосипеды, лыжи, удочки и инструменты, пропали. Сначала я расстроился, сожалея о потерях, но потом понял, что это было продуманным решением судьбы, подводящим черту под прошедшим периодом жизни.

На протяжении жизни у каждого из нас бывают волнующие, а иногда и незабываемые события, связанные с различного рода недугами и их исцелением. Подавляющее большинство болезней медики научились лечить терапевтическими методами, многие из которых весьма оригинальны и эффективны. Однако по уровню драматизма они сильно уступают хирургическим вмешательствам. Не случайно героями романов и фильмов, как правило, являются энергичные хирурги с засученными рукавами. Не явится исключением и наше повествование.

Мое общение с хирургами включает два периода: когда они работали надо мной и когда я сотрудничал с ними.

Первое мое знакомство с ним состоялось вскоре после поступления в аспирантуру. То ли от радости, то ли от перенапряжения в организме случился приступ, от которого сразу стало тоскливо и скучно жить. «Скорая» отвезла меня с подозрением на аппендицит в пятую городскую больницу, что расположена на Ленинском проспекте в бывшем здании богадельни, изображенной на картинке в начале главы.

В большой палате, где при царском режиме ютилось несколько старушек, теперь плотными рядами стояли кровати, на которых лежало никак не меньше десяти человек. Мой приход застал их что-то взволнованно обсуждавшими вокруг предназначенной мне койки. Подключиться к дискуссии мне не пришлось, так как, завидев пришедшую со мной медсестру, все разом смолкли и начали расходиться, оглядывая меня с какой-то настороженностью и даже состраданием.

Дело оказалось в том, что койка моя только что освободилась от предыдущего больного, павшего жертвой неравной борьбы с учебным процессом. По рассказам очевидцев, студент-практикант поставил ему капельницу, от которой бедняге стало совсем не по себе. Из последних сил он пытался убедить студента в ошибочности избранного метода, но парень оказался самолюбивым и довел предписанное лечение до конца.

Узнал я обо всем этом позже, поскольку народ в палате был деликатным и не хотел меня расстраивать раньше времени. К тому же и мое тогдашнее состояние к доверительным беседам не располагало.

Разрезать меня решили в тот же вечер. После небольшой санитарной обработки отвезли в операционную, где перегрузили в голом виде на покрытый простынкой жесткий стол. Для того чтобы я себя не видел, лицо завесили полотенцем.

От уколов, а может от холода, боль в боку постепенно прошла, но нахлынула легкая грусть, поскольку лежание на неуютном столе явно затягивалось. Наконец, когда я уже совсем окоченел и мало на что надеялся, в операционную вбежал мужчина средних лет (как оказалось, профессор), и сразу все пришло в движение.

Выяснив мой диагноз и взглянув на мою посиневшую физиономию, он стал кого-то отчитывать за то, что меня до сих пор не разрезали. Оправдывающийся молодой голос сообщил, что самостоятельно операций никогда не делал.