Дикари. Дети хаоса - Грег Гифьюн

Подобравшись к краю ямы, Куинн увидела, что существо лежит внизу, а ноги у него согнуты под неестественным углом. И все же оно пыталось подняться и броситься на нее. Бездушная машина смерти из крови, плоти и костей, которая не остановится ни за что. И никогда.

— Сдохни, — прорычала Куинн сквозь зубы. — Сдохни.

Снова посмотрев существу в жуткие глаза, Куинн выдернула чеку и бросила в него гранату.

Покалеченное и все еще лежащее на спине, оно пыталось встать на ноги.

Куинн метнулась в сторону лагуны.

Взрыв был мощным, бензин тоже воспламенился, выстрелив из ямы огненным облаком и выжигая туннели. Огонь стремительно распространился под землей, вырвался из нескольких выходов, поджигая близлежащие участки джунглей.

Сбитая взрывной волной с ног, Куинн лежала у самой границы аванпоста.

Вокруг нее дождем падали земля, горящий мусор и останки древнего воина. Пожар разгорался. Пламя и искры, вызванные первым взрывом, поджигали остальные здания.

Вскоре огонь достиг окружающих джунглей.

Вся покрытая кровью и синяками, Куинн лежала и безудержно тряслась всем телом. Последний взгляд демона отпечатался в ее глазах.

Постепенно она успокоилась и погрузилась в беспамятство. Или нечто подобное.

* * *

Ей снилась смерть. Кровь. Резня. Слезы.

И огонь.

Ей снилось, будто она идет по туннелю в кромешной тьме, а остров над ней поглощают дым и пламя. Снилось, как она спускается все ниже, а в руках у нее охапка окровавленных черепов.

В голове воют ветры, кричат, словно животные, которых ведут на убой.

Наконец ей перестало что-либо сниться. Осталась лишь тьма, пустая и бесконечная.

Тьма, из которой никто и никогда полностью не возвращается.

Когда Куинн проснулась, она уже не боялась. Пожар продолжал распространяться, и к сумеркам весь остров превратился в огненный ад. Она сняла с себя потрепанные остатки одежды и пальцем разрисовала лицо собственной кровью, как воин, метящий себя боевой раскраской. Как хищник, в которого она превратилась.

Затем она села и стала наблюдать, как горит мир.

Выбор был довольно впечатляющим: горячий кофе, чай, различные напитки, много свежих фруктов и тарелки с дымящимися завтраками: яичница с беконом и колбасой, хэш из солонины и картофельные оладьи. Все это выставлено на большом столе, накрытом красивой белой скатертью. Богато украшенный яркий шатер, под которым расстелен большой ковер и расставлены стол и стулья. По обе стороны от входа стоят ряды светильников и факелов, которые ярко загораются, когда садится солнце. Но было раннее утро, и над синим океаном поднималось солнце, шатер поставили на красивейшем участке пляжа, из отеля до него можно было дойти пешком.

Все выглядели потрясающе. Здоровые, отдохнувшие, загоревшие и полные жизни.

Даже Херм, который рассказывал историю про одного из своих учеников, выглядел хорошо и не был таким бледным и небритым, как обычно.

Они завтракали, пили кофе и чай, смеялись и шутили, наслаждаясь отпуском. И этот прекрасный курорт нравился им все больше, причем настолько, что они даже представить не могли.

— Не думаю, что мне когда-нибудь захочется домой, — сказала Куинн.

Даллас поднял стакан с соком.

— Выпью за это.

— О да, я мог бы бродить по пляжу до конца своей жизни, — сказал Андре.

— Вы когда-нибудь видели более красивый рассвет? — произнесла Натали, счастливо улыбнувшись. — Я влюбилась в это место.

Джино ел как всегда: решительно и размеренно. Не слишком быстро и не слишком медленно. В отличие от остальных, он не был общителен, как обычно, хотя смеялся, если к месту. И, казалось, был совершенно доволен собой.

Куинн коснулась руки мужа и улыбнулась ему.

Даллас подмигнул ей и положил себе в рот кусок бекона.

«Проснись».

— Так, о чем это я, — сказал Херм, продолжая рассказывать историю и хихикая с набитым яичницей и колбасой ртом. — Контрольный вопрос был следующий: в тысяча восемьсот третьем году Соединенные Штаты купили землю у французов, и президент Джефферсон выбрал двух человек, чтобы те отправились в неизведанный край и по возвращении доложили ему, что открыли. Как звали исследователей, которых он выбрал для этой исторической экспедиции? И этот мальчишка говорит…

Все замерли.

— Мартин и Льюис?

Все рассмеялись. Все, кроме Харпер, которая, казалось, смутилась больше обычного.

— Я не поняла, — проскулила она. — Кто такие Марвин и Льюис?

Один Джино сумел сдержаться. Остальные расхохотались еще громче. А Херм от смеха чуть не подавился.

— Господи Иисусе, детка. — Джино вздохнул. — Ты же знаешь, кто такие Льюис и Кларк, верно? Исследователи? Мальчишка должен был сказать, Льюис и Кларк. Это был бы правильный ответ.

— Э… ладно… а кто тогда такие Марвин и Льюис?

— Мартин и Льюис, — поправил Херм, роняя вилку.

Андре смеялся так, что у него потекли слезы.

Джино беспомощно посмотрел на него, затем повернулся к Харпер.

— Это была пара комиков. Ты же знаешь Дина Мартина и Джерри Льюиса?

— Кого? Боже, почему вы, ребята, всегда говорите на такие сложные темы?

Куинн встала из-за стола с чашкой кофе в руке и вышла из шатра на песок. Она тоже смеялась, хотя чувствовала себя неловко и не видела причины обижать Харпер. Куинн никогда не понимала жестоких шуток и не хотела в них участвовать, даже когда они задумывались как забавные и безобидные. Харпер была молодой, легкомысленной и очень ограниченной. Хотя казалась вполне милой девушкой.

«Ребенок, — подумала Куинн. — Она же еще ребенок. А я кто тогда?»

Океанский ветерок веял медленно и соблазнительно. Куинн нравилось, как он треплет волосы, как обдувает лицо. Она не могла вспомнить, чтобы когда-либо была такой довольной.

Ее босая нога коснулась чего-то наполовину зарытого в песке.

Старый номер журнала «Лайф».

«Скажи нам, что ты видишь».

Молодая Кэтрин Хепберн на обложке.

«Проснись немедленно, Куинн. Пора проснуться и рассказать нам свои секреты».

Очередной взрыв хохота напомнил ей про шатер.

«Проснись».

Куинн оглянулась через плечо на остальных. Они больше не смеялись. Просто смотрели на нее. Лица у них были печальными и мокрыми от крови.

Слезы навернулись ей на глаза, размыв страшную сцену, и покатились по щекам.

«Проснись, Куинн. Проснись».