Аллегро - Владислав Вишневский

Но сейчас, в интерпретации Гейл, он услышал в ней большую убежденность, большую взрослость, может быть зрелость, и… необычность. Характерные для джазовых композиций ходы и увеличенные аккорды, придали теме одновременно и тревогу, и вызов. Мощная полифония во второй части создавала ощущение бурно развивающейся материи, порой спонтанного хаоса… А модуляции, в каждой части и смены ритмов, как объяснила на пальцах Гейл, должны придать произведению иллюзию времени, но быть обязательно разными, сложными, но узнаваемыми для всех народов и континентов. В общем, Гейл, кажется поняла и приняла тему.

Репетиционный процесс меж тем был в разгаре.

Азарт освоения нового произведения охватил всех. Те музыканты, кто первыми получили партии, уже играли, хвастаясь техникой и исполнительским мастерством. Другие, кому не досталось ещё партий, где голосом, где своими инструментами дублировали первых… вопросительно поглядывая на Гейл: ну, как, нормально? пойдет, нет? Дирижер Запорожец, уже перехватил дирижерскую палочку, отмахивал ею, краем глаза заглядывая в «усеченную» ещё партитуру. Гейл, красавица Гейл, раскрасневшаяся, торопливо, почти на коленях, расписывала партии на те инструменты, кто из музыкантов более просительно всё же выцыганил: «Ну а для меня-то напишите сейчас, Гейл, пожалуйста, ну хотя бы маленечко. Ну чуть-чуть…» «И мне!» «А мне?» Даже про перерывы забыли. Но не командование…

Не все и заметили или вид сделали, что не заметили, стоящее в дверях командование полка, в лице первого командира и сопровождающих его офицеров. Звуки угасли на недовольной глиссанде, как проигрыватель отстёгнутый от электророзетки: ззы-ыу-уууу-у-у-у! Затем, как обычно в таких случаях, а командир полка на репетициях оркестра более чем редкий гость: «Оркестр встать, смирно!.. Товарищ полковник… — короче, все там остальные ля-ля, тополя… — вольно, садись!»

— Ну, и что тут у вас… — как хозяин, случайно опоздавший к застолью, радушно обращаясь то к гостье, то к дирижеру, то ко всем сразу, наигранно бодро поинтересовался полковник Золотарёв. — Как репетиция идет? Довольна гостья-то нет, не зря хоть приехала, а? — и требовательно, только к дирижеру. — Не стыдно тут за нас, а, товарищ дирижер?

— Никак нет, товарищ полковник! Всё как положено, всё на уровне… — отрапортовал дирижёр. — Разбираем новое масштабное произведение… Гейл принесла… То есть госпожа лейтенант написала.

— Ух, ты, даже масштабное… — удивился полковник приятному и неожиданному известию. — Госпожа лейтенант, говорите написала? Сама? — с недоверием оглядел абсолютно маленькое для него иностранное создание, гостью ту, отечески похвалил. — Это хорошо, что сама. — И снова вопросительно, почти требовательно, к дирижеру… — А мы… Что мы им напишем, а?

— Мы? — не включился вначале дирижер, но потом сообразил. — А мы сыграем…

— Тоже дело, — оценив находчивость дирижёра, похвалил Золотарёв и подправил. — Только, хорошо сыграем! Да, товарищ подполковник, на «отлично»!

— Так точно, товарищ полковник, как всегда, и только на «отлично»!

— Ну-ну… — кивнул командир и повернулся к гостье. Более внимательнее окинул её взглядом от туфелек до берета, нашёл действительно милой и привлекательной, позволил себе несколько шире улыбнуться, спросил. — И как на ваш взгляд, госпожа лейтенант, наш оркестр? — перешел, так сказать к десерту, к комплиментам. — Что вы о нас скажете?

Переводчик, подавшись вперед, руки по швам, грудь колесом, негромко, но быстро перевел.

Выслушав вопрос, Гейл, так же приветливо улыбаясь, ответила:

— Великолепный оркестр, господин полковник. Отличный дирижер! Чудесная творческая атмосфера! Я очень рада русскому гостеприимству! И спасибо за вашего солдата, рядового Смирнова, от себя и нашего посла!

— Да-да, я знаю, мне уже доложили… — полковник нашёл глазами виновника похвал. — У нас, между прочим, нужно заметить, все такие как он… Молодец, ефрейтор Смирнов, молодец!

Музыканты, округлив глаза, одобрительно закрутили головами, заерзали на стульях: «Ух, ты, ефрейтора присвоили… Отметили парня… Правильно отметили… Причитается…» Смирнов неловко вскочил, громыхнув тарелками-ластами:

— Служу Российской Федерации.

— Сидите-сидите… — едва заметно морщась от резкого чвяканья тарелок, вежливо разрешил командир, и вновь повернулся к гостье, перешёл к более приятному. — Ну так и что, какие у вас дальнейшие планы… на сегодня, и вообще… у нас?

Гейл, внимательно выслушав переводчика, ответила:

— Сегодня, господин полковник, к сожалению, последний день моего пребывания у вас, в вашем оркестре, а завтра у меня… другие планы… Я расстроена… — Неожиданно по детски надула губки Гейл.

Ну вот тебе раз, музыканты и командиры переглянулись, ещё чего доброго и расплачется… Но, похоже, расплачется не только она, некоторые музыканты тоже… прокисли…

— Ну-ну, не расстраивайтесь, — поспешил на помощь командир. — Это не беда! Вы всё ещё успеете… В ваши-то годы… — И весело хохотнул комплименту. С этим похоже все были согласны, но командир продолжил. — И если очень уж будет нужно, госпожа лейтенант, звоните, мы к вам в гости приедем, всем оркестром. А что… так, нет, товарищи музыканты? Или вы, может, снова к нам! А?

— Мы к ним, лучше, товарищ полковник… — одобрительно всколыхнулся оркестр.

— Я понимаю, понимаю… — с сильной долей иронии в голосе, охотно согласился полковник, но тут же оборвал себя, совершенно серьезным тоном предложил. — Ну а сейчас, госпожа лейтенант… разрешите вас, с товарищем дирижером, пригласить к себе на обед, по случаю, так сказать окончания вашей командировки. — Это прозвучало с безапелляционным начальственным нажимом, и вновь потом, сглаживая, иронично. — А то, музыканты-то, я знаю, рады стараться… их и мёдом не корми, дай только порепетировать… а девушка голодная с подъёма. Так нет, товарищи музыканты? — и не дожидаясь ответа, гостеприимно повел рукой в сторону двери. — Прошу-прошу…

Оборвал напрочь репетицию.

…Ну что ты будешь делать, с этими командирами, а!.. Придут себе, ни у кого не спрашивая — кто их звал?! — прервут песню на взлете, ничего в музыке не понимая, как свечку задуют… Коз… Так же нельзя… А она же нежная, как песня… Вот, чёрт!

Хотя, все отлично понимали, обедать, увы, конечно, тоже иногда нужно, но не так же, понимаешь… С грустью провожая, музыканты молча поднялись…

Армия, армия, армия…

В молчании и отобедали в одиночестве.

Хоть и праздничный обед в столовой был, как и вчера, да какой там праздничный, если без Гейл! Без её лучистых, необыкновенных голубых глаз, веселой, с ямочками улыбки… Так только, ложками пошкрябали… Снова не заметили что и ели.

Но кое что всё же обсудили. Вернее, наметили.

В начале выпытали у Смирнова, теперь уже у товарища ефрейтора, как он на неё смотрит, и вообще… Смирнов не понимал. Ему растолковывали:

— Ну, в смысле, ты как к ней относишься-то, Смирнов, к Гейл?