О дружбе. Эволюция, биология и суперсила главных в жизни связей - Лидия Денворт

Вариабельность имеет первостепенную важность в эволюционной биологии, на ней зиждется дарвиновская теория естественного отбора. Эта теория также основана на идее, что матерью новшеств является необходимость. «Признаки возникают или поддерживаются, потому что помогают обладающим ими индивидам решать какую-либо проблему, что дает этим индивидам преимущество перед другими в выживании и размножении, – писали Чейни и Сейфарт в своей книге „Метафизика бабуина“ (Baboon Metaphysics). – Крепкий тупой клюв позволяет вьюрку разбивать твердые сухие семена и переживать знойный сухой сезон; мощные рога позволяют оленю-самцу побеждать соперников и спариваться с бóльшим числом самок. Клюв вьюрка и рога оленя появились не случайно; они развились и распространились, потому что оказались ценными адаптивными средствами. Следовательно, для того чтобы понять эволюцию какого-либо признака, надо понять, какова его функция и что он позволяет делать такого, что было бы невозможно при его отсутствии»[223].

Признаком, взятым Чейни и Сейфартом за начало отсчета, было познание. Ученым хотелось изучить эволюцию социального разума. Мозг и мышление являются такими же биологическими признаками, как и все остальные. Если значимая часть мощи мозга уделяется мышлению об отношениях – как это, очевидно, имеет место у людей, – то эволюционная теория диктует, что эта тенденция сопряжена с преимуществом. Сейфарт и Чейни решили выявить это преимущество у обезьян, у которых социальные познания и навыки, как казалось, повышали шансы индивида на выживание. Вариабельность должна была проявиться в том, что одни животные могли общаться лучше, чем другие.

Эволюционные теории трудно доказывать. Критики утверждают, что эти теории ничем не отличаются от «просто сказок» Редьярда Киплинга, ибо их стряпают для объяснения выявленных фактов, не слишком заботясь об истинности. Для того чтобы выдвинуть строгое доказательство, Сейфарт и Чейни начали с самых истоков: что знают обезьяны о своих компаньонах, таких же обезьянах? Точнее, что им надо знать о них для того, чтобы успешно ориентироваться в социальном мире? «Если им надо заполучить союзника, – говорит Чейни, – то как они узнают, какого именно союзника надо вербовать?»

Супруги решили эту задачу умным, хотя и кропотливым способом. Они использовали эксперимент со звуковоспроизведением, позаимствованный из работ с птицами, в ходе которого либо воспроизводят естественные звуковые события, либо создают неестественную ситуацию и смотрят на реакцию животного. Для начала Сейфарт и Чейни применили этот метод, требующий терпения и изобретательности, для изучения зеленых мартышек. Работать ученым пришлось с большим тяжелым громкоговорителем (дело происходило в семидесятые – восьмидесятые годы); устройство прятали за развесистым кустом или деревом. В нужный момент для находящейся поблизости обезьяны проигрывали записанную вокализацию, а затем регистрировали ее реакцию[224]. После множества проб и ошибок им удалось заставить метод работать.

Цель была весьма проста: понять, распознавали ли обезьяны, откуда исходила вокализация – от члена их группы или же от представителя соперничающей группы? Эксперимент с тремя самками позволил выяснить, что именно знают обезьяны об отношениях. Может ли мать различить крик своего детеныша? Для того чтобы это понять, ученые улучили момент, когда детеныш находился вне поля зрения матери, а она была там, где хорошо слышно запись, а рядом (для сравнения) присутствовали еще две самки. Вполне понятно и предсказуемо, что матери активно реагировали на звук драки, в которой явно участвовал их детеныш. Еще интереснее была реакция контрольных самок: они немедленно оборачивались к матери и смотрели на нее. «Было такое впечатление, словно они говорили: „Ведь это твой ребенок, делай же что-нибудь!“» Такая реакция позволяет предположить, что социальные отношения – это не плод нашего человеческого воображения. Они вполне реальны и среди низших обезьян.

Это открытие позволило Сейфарту и Чейни нарисовать более масштабную картину открывшегося им социального мира обезьян. «Результатом всей этой социальной интриги является поистине сюжет мелодрамы в духе Джейн Остин, в которой каждый персонаж должен предугадать поведение других и создать такие отношения, чтобы получить от них максимальную выгоду», – писали они[225].

В 1986 году супруги выдвинули смелую идею. Вместе с Барбарой Сматс, изучавшей бабуинов в Кении в начале восьмидесятых, они опубликовали в Science статью, в которой утверждали, что социальные отношения и социальное мышление вносят ощутимый вклад в эволюционную успешность биологических видов[226]. Сматс уже использовала слово «дружба» в своей вышедшей в 1985 году книге «Половые отношения и дружба у бабуинов» (Sex and Friendship in Baboons)[227]. Рассказ об отношениях между самцом и самкой бабуинов в стаде, обитающем в Эбурру-Клиффс в Кенийской рифтовой долине, касался той области исследований, куда другие ученые не осмеливались ступать, или, во всяком случае, не смели употреблять слово «дружба». Сматс описала самцов и самок, проводящих вместе значительную часть времени, несмотря на то что сексуальная доступность самок бабуинов очень непродолжительна. Двое животных по имени Вирджил и Пандора, например, спали вместе и ухаживали друг за другом в течение многих лет. Сматс предположила, что такие взаимоотношения основывались на взаимной приязни, а не на половых отношениях, потому что последних было недостаточно для поддержания интереса друг к другу. Сейфарт, Чейни и Сматс были первыми, кто связал дружбу с естественным отбором. Но у них не было достаточно доказательств – пока не было.

В 1992 году Сейфарт и Чейни, которые к тому времени уже стали профессорами Пенсильванского университета, возглавили лагерь по исследованию бабуинов в Ботсване, сменив на этом посту ушедшего на пенсию приматолога. Новый лагерь коренным образом отличался от Амбосели тем, что располагался в заповеднике дикой природы в Мореми в дельте Окаванго, реки, которая ежегодно разливается, превращая прилегающую местность в цепь болот. Лагерь бабуинов, как ученые его назвали, находился на острове.

Хотя научное сообщество не приветствует наделение животных человеческими чертами, грязный секрет приматологии заключается в том, что это делают все, кто изучает приматов. «Большинство моих знакомых, которые, на самом деле, очень умело применяют метод фокусной выборки, статистической обработки данных и всего прочего, просто наслаждаются, наблюдая своих подопечных животных, – говорит Чейни. – Антропоморфизм возникает у них сам собой. Например, они сидят поздним вечером и говорят: „Сильвия такая сволочь. Как ты думаешь, что она сегодня натворила?“»