Глобальное потепление - Яна Дубинянская

Как ни странно, в сети его оказалось дофига, куда больше, чем она рассчитывала: у себя на родине (отхватившей в разы больший сегмент интернета, чем наша страна) он, таки-да, популярен и крут, не без удовольствия признала Юлька. Во всех сетевых библиотеках весомыми файлами лежали его романы, сборники публицистики и стихов, надо бы скачать в наколенник и как-нибудь, когда будет время… то есть никогда, но мало ли. Были еще бесчисленные ливановские интервью, рецензии на его книги в солидной северной прессе и журнальные колонки за его подписью (ага, неплохо, почитаем, в них-то гораздо меньше букв). В инет-картинках имелись обложки книг и фото во всех ракурсах знакомой впечатляющей фигуры, а также, крупно, ухмыляющейся либо глубокомысленной физиономии. В блогах Ливанова поминали только со вчерашнего дня сто с чем-то раз. И даже, вконец добив Юльку, сраженную столь массированным потоком инфы, существовало и любовно обновлялось чуть ли не каждый день специальное сообщество livanov_dm.

Его-то она и принялась листать — и тут же, в самом верхнем посте, наткнулась. Он говорил ей об этом тогда, на базе, она уже успела и проникнуться, и восхититься — но сейчас, в письменном виде, легализированное доступным каждому интернет-пространством, оно смотрелось совсем по-другому, еще чудеснее, еще невероятнее. Таких совпадений просто не бывает, с восторгом думала Юлька, лихорадочно скользя глазами по длинным строчкам, в которых не сразу обнаружила первичные признаки стихов (вообще-то поэзию она честно, без понтов, не догоняла). В рифму, надо же. А потом скажут, что мы сговорились, и пускай говорят, тоже пиар; скажут, будто он первый придумал, а вот это нефиг, наш сценарий уж точно будет постарше, чем вот это «внимание, эксклюзив», и тоже, можете проверить по датам, выкладывался избранными кусочками в блоге, в комьюнити документалистов.

Я же сразу почувствовала, что у нас много общего, но была уверена, будто у него запросто получается так со всеми. Совпадение на основной, несущей, главной волне, контакт в параллель, в слияние, в общность, где уже возможно практически все… ну почти. Почти, потому что я ведь не полная дура, я все понимаю, вижу насквозь весь его давно и стократно отработанный арсенал, ни на секунду не собираюсь вестись и верить…

«Глобальное потепление». Раньше, чем мы с ним встретились.

Параллель, совпадение, чудо.

Тут ей и закрыл со спины глаза Денис Мигицко, нечего тут угадывать. Чуть откинувшись назад, затылком на мягкий Денисов живот, Юлька с чувством продекламировала по памяти:

— …и когда-нибудь все оно рухнет в тартарары.

— Чего?

— Начитку нарабатываю, — пояснила она. — Термометр настроен… рухнет в тартарары… самое оно. Язык сломаешь.

— Это называется «аллитерация», — заглянув ей через плечо, растолковал филолог Мигицко. — Новый Ливанов, ни фига себе! Надо распечатать. Ни черта ты не понимаешь в поэзии… Чопик.

Последнее слово, а именно ее фамилию, он выговорил как-то странно. Другим, неуверенным, дрогнувшим голосом, отпустив к тому же, а скорее, отдернув от нее руки. Юлька вопросительно обернулась.

Но вопрос ей задал сам Денис:

— А что ты вообще тут делаешь?

* * *

— Красота! — возопил вконец бухой и жизнерадостный Паша. — Скажи, Димка, красота?

Чтобы адекватно отреагировать, Ливанову пришлось бы отвлечься от Алиного аккуратного ушка, в которое он шептал свои соображения по поводу банановой книгоиздательской отрасли в целом и отдельных ее представителей в частности. В купальнике исполнительный директор смотрелась о-го-го. Бюст у нее оказался на пару номеров круглее, чем притворялся под платьем, а животик был небольшой, мягкий и слегка пружинящий под рукой. Ливанов предпочел не отвлекаться.

— Красота, Паша, — отозвался он. — Ты обалденно все организовал. Ты лучший из моих заграничных издателей, за это я тебя и люблю.

— Дима, перестаньте, — хихикнула Аля, отодвигая его ладонь. — Остров же.

— Ты правда думаешь, что тут повсюду камеры?

— Конечно. Это ведь чья-то частная собственность.

— Черт, — сказал Ливанов, вытягиваясь на шезлонге и обозревая близкий клаустрофобный горизонт. — Ты не объяснишь мне, дорогая, почему мне так хочется презреть чью-то частную собственность, что-нибудь спереть, взорвать или как минимум насвинячить? Именно здесь и нигде больше.

— Наверное, вам надо поменьше пить.

— Не надо! — авторитетно встрял Паша. — Кстати, я тут прихватил кой-чего с презентации. Как ты смотришь, Дим?

Ливанов кивнул, ненавязчиво возвращая руку в исходное положение:

— Наливай.

Пляж состоял из полупрозрачного белого песка явно стеклянного происхождения, песчинки были идеально круглые, как мелкий бисер без дырочек. Море синело по контрасту чистым ультрамарином из тюбика. Шезлонги стояли попарно, деликатно наводя на мысль; Паша притянул по песку третий, и стало совсем уж непристойно. Кроме них, больше никого на пляже не было.

Ливанову здесь не нравилось.

Паша разлил по пластиковым стаканчикам коллекционный коньяк, они выпили на троих, исполнительный директор эротично облизнулась, в ее темных очках отражались две скучные ливановские морды. Позвонил Юрка Рибер, многословный и восторженный, непостижимый на своей бесконечно далекой волне. Похоже, он и мысли не допускал, что, отстрелявшись на Острове, Ливанов не вернется обратно, в лоно судьбоносной в глобальном масштабе дайверской экспедиции. Разубеждать его было муторно и лень. Ты последний романтик, Юрка, за это я тебя и люблю, но, господи, какой же ты дурак. Что-то последнее время вокруг развелось слишком много дураков, хотя казалось бы.

Паша самозабвенно наслаждался островной халявой, ради которой, собственно, все и было задумано. Аля тоже наслаждалась, правда, чуть сдержаннее, в ее планы, догадался Ливанов, почему-то входило еще и продать пару-тройку экземпляров банановой «Валентинки». Мальчика отправили загрузить книги назад в торпеду, тот рванул с ускорением, явно собираясь вернуться и остаток дня тоже оторваться по полной. Собственно, и ему, Ливанову, ничто не мешало…

Если б он не видел происходящего насквозь, не замечал, как не замечали издатели, второсортности этой халявы для бедных, грубой виртуалки от щедрот, отката на неизбежное зло бананового компонента в давно уже отдельной, автономной, самодостаточной островной действительности. Этот пляж, равно как и тот банкетный зал, наверняка специально держат для таких вот случаев, под разнарядку, для шаровиков — чтобы не портили пейзаж. А на Остров как таковой тебя попросту не пустили. Дмитрий Ливанов — недостаточно крупная величина, чтобы удостоиться приглашения на Остров. Даже твое гражданство вряд ли удосужились тут заметить, вписав, а вернее, списав тебя под банановую квоту, в материк, который Острову со скрипом приходится терпеть.

Не так часто Ливанова тыкали носом в некую субстанцию, недвусмысленно и убедительно указывая на его место в системе других, чуждых, по определению высших уровнем координат. В окопавшемся на Острове мире другого бабла, других ценностей и ориентиров вся его жизнь, книги, моральный авторитет обращались пшиком с такой презрительной неизбежностью, что для сохранения лица и самоуважения следовало сопротивляться, напрягая все внутренние силы. А напрягаться не хотелось. Не хотелось вообще нифига — только уехать отсюда.