Тюремная песнь королевы - Юлия Андреева

И под звон беды колыбельную

Через семь миров я тебе пою.

Растворись в ночи

В свете ярких звезд.

Уходи, мой сын,

И меня прости.

(Колыбельная не родившемуся ребенку)

Вот уже более двух месяцев Энгебурга томилась в одиночной камере. Постелью ей служила вонючая солома, едою – кусок хлеба да кружка воды два раза в день. Волосы королева расчесывала пальцами, так как впопыхах не успела взять с собой гребня, умываться же и вовсе было негде, да и лишней воды, как ни умоляй, никто бы не дал.

Иногда ей казалось, что жизнь закончилась, и тогда она просила у Господа смерти, но Тот не слушал жалоб забытой всеми узницы. Больше двух месяцев Энгебурга не видела солнышка, не дышала чистым воздухом, легкий ветерок не обвивал ее стан, не играл с ее волосами.

«Однажды жители королевства увидели девушку, которая шла по кромке воды в сторону столицы. На девушке было красивое дорогое платье, она сняла туфли и несла их в руках. Волосы ее были унизаны бесчисленными золотыми гребенками, на руках сияли браслеты, грудь тяжелили золотые цепи и жемчуга. Было удивительно, что она идет пешком, а не скачет на коне, что рядом с ней никого нет.

Весть о прекрасной и таинственной незнакомке с быстротой молнии облетела королевство и достигла слуха короля. Тот немедленно вскочил в седло и вскоре догнал девушку.

– Выходи за меня замуж, прекрасная незнакомка! – воскликнул молодой король, так как едва увидел девушку, как тотчас же влюбился в нее и решил, что она должна принадлежать только ему. – Выходи за меня замуж и стань королевой!

Вслед за королем к босоногой девушке пришел прекрасный рыцарь, он просил ее уехать с ним в его замок.

– Скачи со мной и будь моей возлюбленной. Вместе среди полей вереска и мяты мы воспитаем прекрасных детей! – сказал ей рыцарь.

Потом на дорогу к ней вышла благочестивая мать настоятельница, предложившая ей остаться в тени монастырских стен, чтобы посвятить себя Богу.

Девушка смотрела на всех этих людей, пытаясь догадаться, кто же из них предаст ее. Ведь в сказках всегда так: где-то прячется и поджидает зло. Но зло было повсюду!» – Энгебурга вздохнула.

Король оказался не добрым и не справедливым. Мать-настоятельница хотела лишить ее короны, сделав монахиней. Рыцарь… Она уже давно ничего не слышала о своем рыцаре – с того дня, когда он приезжал за ней в монастырь, а его туда не пустили. Потом мать настоятельница сказала, будто бы Бертран…

Энгебурге не хотелось повторять гадких слов. Она старалась даже не думать о них, но они сами все лезли и лезли в голову. Благородный рыцарь, который хотел спасти ее из монастыря, был подослан к ней, чтобы обманом заставить ее изменить приказу короля и ославить себя навсегда!

Король, рыцарь, монахиня – все они были предатели! Никому нельзя верить. А теперь… прошла жизнь – Энгебурге было уже двадцать пять, из которых она семь лет провела в неволе. Но если в монастыре она могла хотя бы иногда гулять, в тюрьме ей предстояло одно – заживо сгнить или быть сожранной крысами. Когда она приехала во Францию, ей было всего восемнадцать. Что теперь осталось от ее молодости и былой красоты? Была богата. Где серебро ее приданого, прекрасные платья, верные подруги? Всех и всё утратила несчастная королева в поисках любви и чести. Какие еще жертвы потребует от нее судьба?

Поток мыслей был остановлен шумом шагов. Привычно заскрипели дверные петли, Энгебурга повернула голову, но была принуждена прикрыть глаза от слишком яркого света.

В дверном проеме стояло несколько человек. Это было странно. Впрочем, она не могла ничего разглядеть из-за факелов, ослепивших ее.

– Это она? – услышала королева глухой голос.

– Ясное дело она. Кому же еще быть? – ответил тюремщик.

– Ваше Величество, мы приехали за вами. Собирайтесь, – вновь заговорил первый.

Все еще прикрывая глаза, Энгебурга попыталась подняться, но в последний момент у нее подкосились ноги, и она была вынуждена сесть на свою подстилку, на которой перед этим лежала.

Вспомнилось, с какой детской смелостью она потребовала от воинов мессена Пегилена де Фонтенака пристрелить ее в лесочке возле Сизуина. Теперь все это казалось смешным. Впрочем, мессен де Фонтенак, рыжий бургундец, как будто был единственным, кто до сих пор еще не предавал ее. Хотя, возможно, он передал ее письмо не римскому папе, а пославшему его королю. А следовательно, это было правило без исключений – в Королевстве белых лилий ее ждали одни только враги и предатели!

– Если вы не можете идти, мы донесем вас.

Энгебурга вздрогнула, страшно удивленная тем, что кто-то перебил поток ее мыслей, ведь она привыкла разговаривать сама с собой. Королева снова попыталась подняться, отмечая про себя, что пришедшие за ней теперь, должно быть, из сочувствия убрали часть факелов, но рухнула на пол.

Кто-то поднял ее на руки и, завернув в плащ, вынес из душной камеры. Обмякнув на руках у несущего ее человека, Энгебурга думала, что даже не спросила, куда именно ее несут. Ее тело зудело от грязи, отросшие черные ногти следовало назвать когтями, в волосах набилась солома, и они свалялись огромными черными колтунами.

– Такую мы не можем показать ее во дворце! – услышала она незнакомый голос, ощущая свежий ветерок, несущий запахи цветов и скошенной травы.

– Какая бы ни была, она – королева Франции, и король обязан принять ее, – скупо ответствовал другой.

Глаза Энгебурги медленно привыкали к свету. Теперь ее спутник посадил ее в седло перед собой, бережно поддерживая, так чтобы она ненароком не упала на землю. «Король обязан принять меня? С какой это стати он обязан?» – Энгебурга чуть высвободила из-под плаща всклокоченную головку и попыталась подслушать еще что-нибудь, но не услышала ничего дельного.

Во время привала ее покормили, как ей самой показалось, самой вкусной кашей, какую она когда-либо ела, и дали запить изумительным вином. Королева с отвращением смотрела на свои грязные руки, стараясь не заглатывать еду, а медленно пережевывать, как это было принято при дворе.

На следующий день, провезя через весь Париж, ее доставили в Лувр.

Почти с нескрываемой насмешкой Энгебурга наблюдала замешательство, которое вызвал ее вид у придворных дам, принужденных мыть ее, отчищая давно въевшуюся грязь.

Воду меняли семь раз, чесали спутанные волосы, часть которых пришлось отрезать. Но Энгебурга терпела все. Когда ее отмытое до скрипа тело было умащено ароматными маслами, девушки облачили ее в приличествующие королеве одежды и уложили волосы. Энгебурга потребовала зеркала и, придирчиво оглядев себя, с благодарностью кивнула потрудившимся на славу фрейлинам. С жадностью изголодавшегося человека она вдыхала дорогие масла и духи, радуясь горячей воде и возможности пообщаться с живыми людьми. В волосах ее было полно преждевременного инея, а цвет лица больше бы подошел покойнице, но королева осталась довольна. Дамы, перепуганные поначалу внешностью своей королевы, постепенно оттаивали, отвечая на вопросы Энгебурги, находя ее умной и интересной собеседницей.