Тюремная песнь королевы - Юлия Андреева

Агнесс еще раз осмотрела себя в зеркале. Нет, она все еще была молодой и прекрасной. Она была «Цветком всех женщин», как назвал ее придворный трубадур. Но из-за любви к ней короля Франция оказалась проклята, а Филипп чуть было не утратил свой трон. А это куда как хуже располневшего тела или выпавших зубов.

– К тому же Энгебурга моложе, – вдруг подумалось Агнесс. – Моложе на целых четыре года, а по женским меркам четыре года – это почти что вечность.

– Но Филипп не раз говорил, что не может спать с датчанкой, – попыталась она вступить в спор сама с собой.

– Тогда не мог, а теперь все переменится, – скрипел внутренний голос. – К тому же папа может и не поверить клятве короля. Он потребует, чтобы Филипп на практике осуществил свой законный брак, приставив к ложу короля и королевы специальных свидетелей. И что же тогда останется королю, кроме как выполнить волю понтифика?.. Мужчины так склонны к переменам…

– Этого не может быть! Это жестоко! Гадко! Ужасно! – Агнесс пыталась подобрать подходящие слова.

– Гадко спать с собственной законной женой? Ужасно испытывать влечение к вновь обретенной возлюбленной? – добивал ее засевший в сердце бес.

Чувствуя изнеможение, Агнесс опустилась на каменный пол, рыдая в голос…

– Поделом ей! – шепнула стоящая за дверью дама, лицо которой было скрыто вуалью.

– Пожалуйста, потише, госпожа де Мариньяк, – ответила ей полушепотом фрейлина Агнесс. – Вы, конечно, заплатили мне, но только за то, чтобы я нашла для вас место при особе Ее Величества. Не заставляйте меня звать стражу или докладывать о вашем поведении самой леди фон Меран.

– Простите меня, – Мария де Мариньяк сделала глубокий реверанс, с усмешкой поглядывая на помогшую ей устроиться при дворе опальной королевы фрейлину. – Я постараюсь быть более осторожной в словах. Но ведь и вы, сознайтесь, ждете не дождетесь, когда король откажется от рыжей ведьмы, а вы сможете занять место в свите настоящей королевы Франции? А уж в этом я смогу помочь вам – как-никак я была лучшей подругой и переводчицей Энгебурги Датской и сумею доказать ей вашу полезность и безусловную преданность.

– Очень бы хотелось, донна Мария. – Лицо фрейлины расплылось в подобострастной улыбке. – Простить не могу Агнесс, что она велела мне ехать с ней в эту глушь, в то время как при дворе короля остались менее родовитые и менее красивые дамы, чем я! С одной стороны, ссылка в предместье Парижа – это, конечно, не так чтобы и очень плохо. Но все ведь знают, что, если Энгебурга возьмет верх, госпожа Агнесс будет отослана куда подальше. А нам всем тогда придется ехать с ней.

– Не придется! – успокоила ее Мария. – Я отомщу за свою королеву, после чего она сама вызовет нас с вами во дворец. Не забывайте, мой муж Анри де Мариньяк кузен великого Фернанда Мишле.

– Дай-то бог, дай-то бог, чтобы все было именно так, – закивала фрейлина.

– Впрочем, если мой план провалится и Энгебурга опять окажется в ссылке, а Агнесс вернет себе корону, вы опять же вернетесь в Париж, только уже вместе с ней. Иными словами – вы, моя милая, уж точно, что ничего не теряете. Королевы пусть дерутся, а в конечном итоге вас ждет благодарность победительницы.

– Дай-то бог, чтобы все случилось по вашим словам, донья Мария. Дай-то бог, – снова поклонилась госпоже де Мариньяк фрейлина.

Новый Вселенский собор был назначен на шестое сентября, ровно через девять месяцев после объявления интердикта.

За две недели, проведенные в королевском дворце в Париже, Энгебурга не видела Филиппа, впрочем, она и не стремилась торопить события. Цвет ее лица был по прежнему мертвенно бледным, а щеки ввалились. Из-за пережитых несчастий в ее волосы вкралась седина, но зато ярче самых ярких звезд на сделавшемся еще прекраснее из-за перенесенных страданий лице королевы светились огромные синие глаза. Глубокие и весьма выразительные, они неизменно привлекали к себе внимание придворных, заставляя их вновь и вновь влюбляться в свою таинственную королеву. Королева много гуляла, постоянно общаясь с придворным лекарем, выполняя все его указания, так что очень скоро она начала прибавлять в весе и на лице ее начал появляться слабый румянец.

Поражало, что за годы неволи Энгебурга настолько хорошо выучила французский, что многие усомнились, что она вообще когда-то не могла вымолвить ни одного слова в свою защиту. Теперь она спокойно могла говорить на темы философии, богословия и поэзии, цитируя огромные отрывки и помня трудные имена и даты.

Обладая прекрасной памятью, Энгебурга с легкостью входила в дела своих придворных, помогая им решать сложные и запутанные дела. Несмотря на то что король не спешил увидеть свою нелюбимую супругу, очень скоро все во дворце начали относиться к датчанке как к подлинной королеве и хозяйке положения. Пусть даже Филипп не оставит связи с Агнесс, пусть поселится в Сент-Лежер-ан-Ивелин – какая разница. Королевой Франции теперь неизменно будет Энгебурга, которая при согласии короля может взять на себя часть государственных забот, не мешая ему проводить время с возлюбленной и их совместными детьми.

Время от времени во дворец пред светлые очи Энгебурги Датской приезжали послы из Ватикана, спешившие убедиться в том, что королева освобождена из своего заточения и ей возвращены все права. Побеседовав с Ее Величеством и убедившись в уме и проницательности последней, послы отправляли донесения в Рим. Так что Энгебурга была более чем уверена, что папа Иннокентий III, без сомнения, очень скоро сменит гнев на милость и вернет Францию в лоно Святой Церкви. В этом была заслуга Энгебурги, и она радовалась при мысли, что когда-нибудь Филипп оценит ее старания и попробует хотя бы жить рядом, не причиняя ей зла.

Она уже не надеялась, что в один из дней король воспылает к ней любовью. Как не ждала, что когда-нибудь под ее окнами послышатся звуки лютни и, выйдя на балкон, она увидит прекрасного Бертрана. Мечты ушли, оставив странную трезвость и желание наслаждаться тем, что есть, пока это последнее не отберет у нее жестокая судьба.

В день, когда Энгебурга должна была отправиться на встречу с папским легатом на созванный Филиппом Вселенский собор в Нанте, королева поднялась пораньше и, попросив служанок подождать ее, прошлась по большим залам дворца, где, несмотря на ранний час, уже сновали слуги и, нетерпеливо постукивая шпорами, ожидали приехавшие гости. Лувр нравился королеве, так как сюда она попала прямо из тюрьмы и именно здесь снова училась ходить и улыбаться, снова примеряла роскошные наряды и лакомилась изысканными яствами. Здесь в ее сердце вновь вернулись слабая надежда и желание жить.

Королева прошла через холл с мозаичным полом, невольно улыбаясь лежащим на своих бархатных подстилках королевским собакам и обещая себе, что, если Филипп пожелает оставить ее в Лувре, первое, что она сделает, это возглавит псовую охоту. Неожиданно кто-то окликнул ее. Энгебурга заметила идущую к ней фрейлину.

– Ваше Величество, – девушка присела перед королевой, – меня прислали сказать, что карета готова и вы можете выезжать сразу же после завтрака. Или немного позже, если у вас еще остались какие-нибудь дела. Дороги нынче хорошие, так что всего несколько часов и вы увидитесь с Его Величеством.