Найти, чтобы потерять - Наталья Костина

Мари-Мадлен-Маргарита Дре д’Обрэ́, маркиза де Бренвилье, холодно посмотрела на известного волокиту и сделала маленький шажок назад, хотя и так находилась от кавалера на изрядном расстоянии. Его пылкость была скорее неприятна и мешала задуманному.

– Ваши таланты весьма известны… Разумеется, вы могли превратно истолковать мой визит – я пришла одна, без сопровождения, но это не то, о чем вы могли подумать!

– О, простите! – вскричал пламенный собеседник маркизы. – Но я только желал выразить восхищение, не более! И если бы мне только было позволено, я бы высказался более многословно и разнообразно!..

– Хорошо! – холодно оборвала его дама. – Я понимаю и принимаю ваш комплимент. Однако давайте вернемся к тому, что нужно мне. Прежде всего, мне не нужно много и разнообразно. Я имею в виду то, за чем я пришла. Мне некогда испытывать и ошибаться. Мне нужно, чтобы это действовало наверняка. Один состав. Неразличимый по вкусу, без запаха и желательно без цвета… Сильное действие, но не мгновенное. Потому что я не хочу…

– Вы не хотите, чтобы вас стали подозревать? – Капитану кавалерии Жану Батисту де Годену де Сент-Круа было плевать на то, почему маркиза явилась к нему в лабораторию одна и под покровом ночи. Также ему было все равно, что думает о нем эта штучка с набеленным лицом и прилепленной в углу рта черной бархатной мушкой. Эта ледышка с едва шевелящимися губами, которые она кривит в презрительной гримасе. Она снизошла до ночного визита без дуэньи не оттого, что внезапно воспылала к нему страстью, а потому что у нее к нему жестокая нужда иного рода.

Жан-Батист де Годен был известен в придворном кругу под интригующим именем Алхимик. Да, химические опыты, а более всего яды во всевозможных своих сочетаниях увлекали кавалера де Сент-Круа куда больше, чем военная служба! И еще ему нравились женщины. И не просто женщины, а вот такие неприступные с виду и слывущие холодными аристократками. Какие вулканы страстей они демонстрировали, когда освобождались от всего – и от своих туго затянутых корсетов, и от многолетних комплексов! В обширном арсенале капитана были не только яды, но и травяные и животные порошки, эликсиры, вытяжки и пластыри, способствующие пробуждению страсти. Точно так, как выразилась маркиза: сильное, но не мгновенное действие. Мгновенно убивают отточенная сталь и свинцовая пуля. Топор палача и разбойничий кистень. Его составы тоже могут убивать мгновенно, но интереснее смотреть, как жизнь уходит исподволь… Как утекает жизненная энергия, вытесняемая вялостью и утратой желаний. Как на смену теплоте приходят холод, равнодушие и оцепенение и загустевшая кровь перестает двигаться. И, наконец, апофеоз всего – душа покидает тело. О, лишь душа и делает человека человеком! Без нее он марионетка, кукла! Даже госпожа маркиза, тщащаяся казаться неживой под своей маской из белил, румян, притираний и с отсутствующей мимикой, – сама живость по сравнению с телом, испустившим последний вздох. Как разительно отличается живое от неживого! И как он любит наблюдать это превращение и способствовать ему!

– Меня и не могут подозревать! – равнодушно бросила изящная статуэтка.

Надменно выставила узкий носочек туфельки из-под юбок, выпятила нижнюю губку, откинула назад голову. Шея у маркизы де Бренвилье была так кругла и такой ослепительной белизны, что капитану захотелось тут же впиться в нее губами, оставить на ней свой отпечаток, а затем начать опускаться ниже, туда, к вырезу платья под газовым шарфом… Где маркиза была закована в броню из костяных планок и металлических пластин, обшитых атласом и батистом, но более всего – в броню своей сдержанности. Внутри этой женщины бушевало даже не пламя, а сметающий все на своем пути ураган. О, он доберется до нее, не будь он Алхимик и проницатель душ! Он доберется до нее! Он вытащит наружу сначала ее тело, освободив его от всего! Он извлечет маркизу из костяного футляра корсета, подбитого снизу душным кружевом нижних юбок, – извлечет как улитку, нежную и беззащитную, из ее убежища! Но прежде всего он избавит ее от брони сословных различий и предубеждений, от шнуровки совести, от корсета воспитания! Когда все эти условности слетят с нее как шелуха и она станет голой, тогда же она станет и свободной! Именно в тот момент она оценит это и будет делать все, что захочет… как он сам! Да, как он сам, ставший таким не сразу и не сразу понявший, что не так-то это легко: убежать от кастового и фамильного, сословного и навязанного воспитанием и средой, вдолбленного не слишком талантливыми учителями, которые сами, кстати, в свои поучения не слишком и верили! Он проделал долгий, долгий путь… но он покажет ей короткую дорогу! Ей, этой женщине, которой он столь явно не нравится! Его воздействие на нее будет сильным! Сильным – но не мгновенным! Медленным… иначе она уйдет – и больше никогда не вернется.

– Ну, примерно вот так! – сказал я и закинул удочку.

– Лева, а ты уверен, что мы хоть что-нибудь поймаем? – с сомнением поинтересовалась Ирочка, глядя на безмятежную, ослепительно сияющую мелкими бликами водную гладь.

– Ничего вы не поймаете, милая леди! – ответил вместо меня наш сосед справа, а сосед слева пояснил:

– Погода не та! С утра забрасываем – и хоть бы одна поклевка!

– Уже и наживку меняли, – уныло сказал первый рыбак, – не хочет, и все! Слишком жарко. Лучше бы загорать пошли, честное слово!

– Может, и нам пойти позагорать? – шепотом спросила Уточка, нацепившая ради рыбалки тот самый ярко-желтый брючный костюм. – Если не ловится?

– И на опарыша пробовали…

– И на куколку…

– И на кузнечика…

– И на мотыля…

– Все! Хватит! Я пошел! – устав перечислять виды наживок и ухищрения, к которым он прибегал, решил левый рыбак и начал собирать снасти.

– Да и я тоже, пожалуй… – сказал правый и с досадой наподдал ногой пустое ведро. – Разве можно поймать хоть что-нибудь, когда вода – просто кипяток?..

И тут же мое удилище согнулось крутой дугой.

– Рыба, рыба! – завизжала Ирочка.

Оба удильщика уставились на меня как проигравшиеся завсегдатаи Монте-Карло на сорвавшего банк случайного прохожего.

– Удачно забросил! – мрачно прокомментировал левый.

– Одна была, и ту поймал! – вздохнул второй.

– Первая! – удовлетворенно сказал я, снимая извивающуюся рыбину с крючка и передавая ее в дрожащие ручки Ирочки, которые едва не упустили добычу, но джентльмены вовремя помогли, хотя правый весьма ядовито заметил:

– …и последняя! Ушла вся форель! Жарко.

– Ладно! Хоть одна! – легкомысленно сказал я и закинул снова. Если честно, бросок получился так себе, хотя рука благодаря гольфу у меня была весьма натренированной. Ирочка пищала и рассматривала добычу, рыбаки потоптались рядом и снова принялись собираться.

– А вот и вторая! – выудил еще одну форель я. – Ты смотри, Ир, еще крупнее первой!