Дневник пани Ганки - Тадеуш Доленга-Мостович

Я ждала такого признания, знала, что оно случится, однако слова Яцека произвели на меня сокрушительное впечатление. Значит, все это было правдой! Значит, тень надежды, которую я питала – будто со стороны Элизабет Норманн это какая-то мистификация, – оказалась иллюзией.

Что ж, впервые дело Яцека предстало предо мной чрезвычайно ясным и не оставляющим никаких сомнений. Он совершил преступление, когда женился на мне. Содеял подлость, утаив правду.

Я давно уже привыкла к этой мысли, но лишь сейчас с ужасающей четкостью увидела реальность в ее нагих, резких контурах, лишенную вуали тайны и красок, придававших ей чувства. И вдруг мое отношение к Яцеку радикально изменилось. Если до сих пор оно диктовалось скорее сочувствием и горячим желанием удержать его при себе, теперь я смотрела на него как на кого-то совершенно чужого, кто к тому же причинил мне серьезную обиду.

В данный момент это был не Яцек, самый близкий мне человек, с которым я провела три счастливых года, но просто мой муж. Персона, что исполняет мужнины обязанности, занимает официальное место в моей жизни, но вся эмоциональная составляющая отношений исчезла. Естественно, я по-прежнему была заинтересована в тихом завершении дела, конечно, до сих пор хотела избежать скандала, но уже по совершенно эгоистическим мотивам.

Если даже, несмотря на все усилия, шумихи избежать не удалось бы, мне теперь было бы все равно, осудят ли Яцека за двоеженство или нет. Останется ли он со мной или вернется к той, которую, как признался, некогда безумно любил и любить наверняка не перестал бы, если бы она не оставила его. И то, и другое казалось мне одинаково отвратительным.

Он же был настолько занят рассказом, что, похоже, не отдавал себе отчета в той огромной перемене, что случилась со мной за несколько последних минут. Не знал, что обращается уже к совершенно иному существу, той, что слушает его исключительно как человека, толкующего о какой-то абстрактной неудаче. Как того, кто полностью в этом фиаско виновен.

Яцек же говорил:

– Увы, это не был сон. Постепенно я вспомнил все. Брак был заключен официально, и ловушка захлопнулась. Можешь поверить мне, Ганечка, я с первого мгновения знал, что совершил ошибку.

Я пожала плечами:

– Отчего же ошибку?.. Она была ошеломительно прекрасна, ты сам сказал об этом, ты безумно любил ее, она происходила из семьи, соответствующей твоему месту в обществе, а к тому же еще и состоятельной… Не вижу тут ошибки.

Он взглянул на меня с чувством, которое я посчитала обидой, и промолвил:

– Спасибо, что ты выказываешь такое понимание.

– Это никакое не понимание, дорогой, просто недоверие к тому, что ты оказался недоволен.

– Как это?.. Ты мне не веришь?..

Я рассмеялась:

– Жаль, что ты не можешь слышать собственного тона. В твоем вопросе звучит такое возмущение, словно ты являешься человеком, максимально заслуживающим доверия – если не во всем мире, то, по крайней мере, в Центральной Европе.

– Ах, – закусил он губу. – Значит, вот как ты это воспринимаешь.

– Именно так. А как же ты посоветуешь воспринимать это женщине, которая после трех лет брака вдруг узнаёт не просто нечто компрометирующее о прошлом мужа – а то, что, несмотря на брак, который, оказывается, лишь фикция, она не более чем любовница… а то и просто содержанка…

Яцек покраснел и понурил голову:

– Ты имеешь полное право самым суровым образом обвинять меня, но я не думал, что ты проявишь такую жестокость.

– Ах, ну конечно. Однако я никогда не была так далека, как нынче, от любых намерений проявить жестокость. Я готова совершенно спокойно выслушать тебя до конца. И я не угрожаю тебе репрессиями. Разве что считаю своим правом призвать тебя к порядку, когда ты требуешь от меня безграничной веры в те подслаживания и украшательства, коими сдабриваешь свое признание.

Он нахмурился:

– Ладно. Я не буду никак комментировать это.

– Что ж, довольно рассудительно с твоей стороны. Итак, я слушаю тебя. Продолжай.

Теперь он говорил быстро и голосом сдавленным, то и дело ломающимся:

– В тот же день мы уехали в Европу как супруги. Прости, но мне придется еще на минутку вернуться к тому моменту, который возбудил твое недоверие – оправданное или неоправданное. Итак, не стану говорить о своих тогдашних чувствах, но я знал, что совершил ошибку, хотя бы по отношению к дяде. Как уже говорил, дяде Довгирду не нравилась Бетти. Когда она стала почти ежедневно бывать в посольстве, где мы с ним жили, дядя не мог не заметить, что я интересуюсь ею, и добился от меня обещания, что у меня не будет с ней ничего общего.

– Ах, теперь еще и нарушенное обещание, – заметила я довольно легкомысленно.

– Я дал его, только чтобы он отстал. Думал, у дяди просто странные капризы. Я пытался добиться от него, в чем он упрекает Бетти, но он отделался общими фразами. Через некоторое время я догадался: причиной была личная неудача. Дядя, что скрывать, всегда слыл как дамский угодник. Но в любом случае, когда мы с Бетти сблизились, я старательно скрывал это от него, не желая раздражать. О нашем общем отъезде в Соединенные Штаты он, естественно, тоже ничего не знал.

– Отчего же ты так сильно с ним считался?

– Это абсолютно ясно: я был полностью зависим от него. Материально – прежде всего. Ты ведь знаешь, что мой отец, помня о своей несчастливой жизни с покойницей-матерью, составил странное завещание. Отписал все дяде Довгирду, с тем чтобы я мог получить наследство лишь в день моего брака.

– Не понимаю, – прервала я его, – если ты уже заключил брак, значит, имел право вступить в наследство. Собственно, благодаря тому, что называешь ошибкой, ты получил независимость.

– Отнюдь нет, поскольку женитьба моя предполагала дядино согласие.

– Ах, значит, дело было в деньгах!

– Не только в них, – гневно взглянул он на меня. – Я считался с дядей также потому, что питал к нему немалую благодарность. Ведь он с детства воспитал меня. Кроме того, я должен был посвятить себя дипломатической карьере, а здесь тоже все зависело от него. Словом, как видишь, на следующий день после легкомысленной эскапады с женитьбой я мог полагать, что совершил ошибку.

Я смерила его холодным взглядом:

– А на следующий день после нашей свадьбы тебя беспокоило то же самое?

– Ганечка! – простонал он. – Как ты можешь говорить такое! Ты ведь знаешь, что с тобой я был счастливейшим человеком в мире!

– Неправда. Ведь именно тогда ты должен был понять, что совершаешь уже не просто ошибку, но преступление. Я лишь теперь осознала это. Когда женитьба угрожала тебе потерей денег и крахом карьеры, ты пришел в отчаянье. А когда она могла скомпрометировать меня и выставить на посмешище – ты был счастлив.

Сила моих аргументов была необорима. Яцек повесил голову и сидел совершенно потерянный. Еще час назад это умилило бы меня, но теперь я равнодушно произнесла: