Дневник пани Ганки - Тадеуш Доленга-Мостович

– Значит, ты скрыл от дяди факт своей женитьбы?

– Да. От него и от всех, кто мог ему рассказать об этом.

– Это наверняка было непросто?

– Конечно. Мы поселились в небольшом селе неподалеку от Кадиса, где не могли повстречать никого знакомого…

– С милым рай и в шалаше, – перебила его я.

– Для нас двоих это был эрзац счастья, поскольку Бетти тоже грызла себя. Ведь ради меня и ей пришлось порвать с семьей. Мы об этом никогда не говорили, но, несмотря на притворство, понимали, что совершили безумный поступок. Оправдать нас могло лишь то, что мы были очень молоды, а брак заключили, что тут скрывать, по пьяному делу.

– Но вы ведь любили друг друга, – не могла я не воткнуть в него шпильку.

Он не стал возражать. Некоторое время сидел молча, а потом произнес:

– Однажды я вернулся домой и не застал ее там. Она уехала. Не оставила мне и наименьшего следа. Не стану описывать тебе тех противоречивых чувств, которые я тогда пережил. К делу это не относится и никак на него не влияет. Если я даже искал ее везде, то поступал так из чувства долга. Однако никакие поиски результата не дали, хотя я не жалел денег и сил. Так прошли годы, и будь уверена, я не прекращал поиски до дня нашей свадьбы. Ты наверняка помнишь свое неудовольствие из-за того, что мы несколько раз переносили ее дату. Мне приходилось делать это из опасения, что Бетти неожиданно найдется. Но, когда прошло пять лет, я поверил, что она либо умерла, либо никогда уже не подаст признака жизни. Сознайся, я ведь имел право думать так.

– Допустим, но ты же все равно не имел права скрывать это от меня!

– Это мой наибольший грех, однако, Ганечка, войди в мое положение. Я безумно тебя любил и боялся, что, если признаюсь в подобном, ты не захочешь стать моей женой.

Я пожала плечами:

– Сейчас я тоже не знаю, как поступила бы в подобном случае, но твоей вины это не уменьшает. Ты совершил обман по отношению ко мне и моим родителям. Полагаю, тебе пришлось подделать документы, чтобы сойти за холостяка?

– Нет, в документах у меня не было никакой отметки. И не думай, будто я не предпринимал усилий, чтобы добиться формального развода. Но и тут все завершилось ничем.

– Отчего же?.. Если она тебя бросила, если за столько лет не давала о себе знать, любой суд, а в особенности американский, дал бы тебе развод.

– Это правда, – признал Яцек. – Но, чтобы развестись, сперва нужно предоставить суду свидетельство о браке. А у меня его не было. Бетти забрала его.

– Однако ты ведь мог отыскать выписку в той конторе, где вам заключали брак.

Яцек лишь печально улыбнулся:

– Увы, я не знал, в какой это было конторе. В таком городе, как Нью-Йорк, их множество. Люди, нанятые моим адвокатом, пересмотрели книги записей во всех – как он меня убеждал. Клялся, что сделали они это тщательно. И ничего не нашли. И что же мне было делать?.. Я попал в такую ситуацию, когда весь мой брак расплывался как мираж. У меня не было ни жены, ни какого-то доказательства, что я когда-либо был женат. И разве при таких обстоятельствах, особенно принимая в расчет, что миновало изрядно времени, я не мог поверить, что уже ничего не вернется и не даст о себе знать?..

Я тряхнула головой:

– Готова признать насчет этого твою правоту, но твоей обязанностью было уведомить меня о том.

– Я тысячу раз думал об этом. Выпадали минуты, когда я приходил к мысли, что вопреки всему ты бы за меня вышла. Но потом появлялись сомнения: зачем бы мне нарушать твой покой? Зачем возводить между нами стену этих неприятных подробностей? К чему грозить тебе столь опасными сложностями, в реальность которых я перестал уже верить давным-давно?..

– И все же они проявились теперь, когда ты этого менее всего ожидал?!..

– Верно. Я их и вовсе не ожидал. Прошло восемь лет. Восемь лет! Кто мог предположить, что эта женщина напомнит о себе, что снова появится у меня на пути?..

– И где она?

– Ах, это не имеет никакого значения, – сказал он решительно. – Важно лишь одно – то, что она вообще существует.

– И чего же она от тебя хочет?

– Хочет, чтобы я к ней вернулся.

– Да она с ума сошла! Как это? Восемь лет она шлялась где-то по свету, вела себя, как я вправе предположить, отнюдь не подобно весталке, а теперь, по первому ее мановению, ты должен вернуться к ней?

– Она утверждает, что любит меня.

Я засмеялась:

– А ты, очевидно, в своей наивности ей веришь?

– Как бы то ни было, это никоим образом не меняет моего положения. Она знает, что я женат и что был бы осужден за двоеженство, и потому я у нее в руках.

– Так вернись к ней! – воскликнула я, не в силах совладать с собой.

Он мрачно взглянул на меня:

– Я бы предпочел пустить себе пулю в лоб.

Сказал он это настолько искренне, что я снова почувствовала к нему легкий прилив симпатии.

– Но я не понимаю этой женщины. Она ведь не может не знать, что, даже формально вернувшись к ней, ты не будешь чувствовать в отношении нее ничего, кроме ненависти.

– Она это понимает.

– Тогда чего хочет? Денег?

– Да боже упаси, – возразил Яцек с таким жаром, словно защищая ее.

– Как мило с твоей стороны, – сказала я, – что ты настолько горячо обеспокоен ею. Но это не изменит того факта, что она ведет себя словно шантажистка.

– Ты ошибаешься. Любой шантаж состоит в угрозах раскрытия неких сведений и обещании молчать, если взамен будет получена некоторая выгода. Но мне трудно представить себе, что требуемое ею могло бы оказаться для нее хоть в чем-то полезным. Вернись я к ней, ей не было бы с того пользы ни моральной, поскольку я ее не люблю, ни материальной, так как она, насколько я могу судить, куда богаче меня. Кроме того, в том, как она ставит условия, я не вижу элементов шантажа. Шантажист обычно указывает некий крайний срок и подробно перечисляет проблемы, которые он обеспечит, если срок этот не будет соблюден. Тут же такого нет. Я даже подчеркнул бы немалую склонность этой женщины решать дело без угроз и поспешности. Она верит, что сумеет меня убедить, поэтому оставляет мне немало времени для раздумий и для ликвидации моей нынешней жизни.

– И что же? – пожала я плечами. – Значит, приступай к ликвидации. С моей стороны не будет никаких препятствий. Не заставляй эту благородную, умную и влюбленную даму ждать слишком долго.

Я видела: каждое мое слово болезненно ранит Яцека. Но он это заслужил. Он должен страдать, должен искупить свою беспримерную легкомысленность.

– Нет, Ганечка. Хоть я и достоин твоего сурового осуждения, не верю, чтобы ты так думала на самом деле. Надеюсь, все еще удастся исправить. Убежденность как раз дает мне отсутствие злой воли со стороны Бетти.