Кентавр VS Сатир - Андрей Дитцель

Когда Анди вернулся в Гамбург и восстановился в университете, его снова стали преследовать голоса. На шестнадцатом семестре Анди начал писать магистерскую, в которой размышлял о религиозной подоплеке учения Кандинского о цвете и форме. Она осталась неоконченной. Анди всё чаще рассказывал о голосах, а однажды забаррикадировался в своей комнате. Он отказался от пищи, воды и речи. Соседи узнали об этом из его записки.

Анди стали лечить. Его одели в белое и увезли в белый дом среди зеленых полей — психиатрическую лечебницу Тётензен.

Тогда даже Бог наконец заметил, что Анди нехорошо быть одному. И сотворил ему помощника, какого смог. Только не стал его сразу являть в Гамбурге.

Помощник родился в Коста-Рике и был назван Эдди. До двадцати пяти лет он не знал, что будет жить в другой стране. Коста-Рика очень похожа на Россию: тикос, местные жители, убеждены, что являются носителями особой духовности. Только армии там, в отличие от России, нет. Тикос её просто отменили, чтобы не раскалывать общество и немного обуздать коррупцию.

Эдди окончил обычную среднюю школу города Сан-Хосе, работал продавцом, случайно устроился крупье в казино, сделал стремительную карьеру и стал управляющим. В его компетенцию теперь входило и улаживание отношений с «крышей», под которой следует понимать совсем не гуманитарное ведомство Господа нашего Бога. После одной щекотливой истории Эдди заплатил все свои сбережения посреднику и вступил в фиктивный брак с гражданкой Германии Еленой Гельман. Но это произошло лишь через двадцать пять лет после того, как Анди бросил почти готовый диплом.

Анди пропустил в больнице немецкую осень терактов 77-го и ещё один год. Голоса перестали его смущать. Анди покинул клинику и развил немыслимую активность. Он убедил банк выдать ему маленький кредит и открыл магазин художественных товаров. В нём же он продавал свои полотна, а потом и работы других художников. Это дало ему немного денег и очень много свободного времени.

Одни из бывших сокурсников Анди стали буржуазными, успешными и аккуратными, другие ушли в левое движение. Анди болтался где-то посередине, пока ему не показали пустующие квартиры на Хафенштрассе. Эта старая улица на берегу Эльбы возле Ландунгсбрюкен готовилась под снос. На её месте должны были вырасти новые дома и бюро. Постепенно в пустующие квартиры стала въезжать чудная публика — студенты, музыканты, художники, красные террористы. Эту ползучую экспроприацию не удалось остановить собственникам. А когда дело дошло до вмешательства полиции, улицу уже защищали баррикады. Жители Хафенштрассе выбрали самоуправление и объявили законодательство Федеративной Республики недействительным.

Своё сорокалетие Анди праздновал в мансарде под крышей Хафенштрассе, двадцать четыре, с видом на гамбургский порт. Четырехэтажное здание в честь этого события раскрасили в красный горошек. Благо, краски у Анди было достаточно. «Kein Mensch ist illegal» («Никто не нелегален») было выписано двухметровыми буквами на торце дома. На Хафенштрассе часто не работал водопровод, всегда нужно было быть готовым к провокациям полиции. Бывало, и грабили. Но здесь, среди сквоттеров, «автономных», Анди чувствовал себя привольно, как нигде. И даже почти перестал думать о своем одиночестве. В искусстве Анди полюбил монументальные формы. Он расписывал фантастическими и абстрактными сюжетами фасады Хафенштрассе. Часто Анди рисовал поверх своих собственных мотивов, но ему не было жаль.

Так прошли восьмидесятые и девяностые. Городской сенат решил, что нелегалов действительно не должно быть, и признал самоуправление. Эдди стал законно владеть аварийной, но светлой и наполненной бесчисленными художественными артефактами квартирой в три комнаты с высокими потолками. Потолки, кстати, тоже были расписаны красным горохом.

Одну из комнат Анди сдал студентке философии Елене Гельман. Факультет давно переехал в новый корпус, но Анди иногда заходил посидеть в философское кафе. Там же собирались и друзья прежних лет вроде безумного музыканта Нэнни Отто Вернера. Это Нэнни обратил внимание на объявление девушки. Вообще-то Нэнни собирает и рассовывает по карманам всякую дрянь: объявления, программы, буклеты, письма счастья. В детстве он был музыкальным вундеркиндом и до сих пор уверен, что о нём пишут газеты.

Угол и отдельная прописка были Елене нужны главным образом для демонстрации независимости другу (другу с определенным артиклем, то есть её парню). Она нечасто ночевала на Хафенштрассе. Но когда оказывалась на одной территории с Анди, они замечательно общались.

Анди всецело поддержал её проект заработать двадцать тысяч марок, или, по-новому, десять тысяч евро, на фиктивном браке: «Обманывать государство, аппарат подавления человека, совсем не стыдно».

Так Анди встретился с Эдди.

Эдди быстро учил немецкий. «А можно мне рисовать?» — спросил он, побывав в арт-магазине Анди. Получив краски и холст, Эдди набросал преувеличенно пышную зелень, пёстрые цветы и закат над океаном.

Анди улыбнулся и вывесил работу на продажу. Она ушла через несколько часов. Коста-риканские колосья и цветы очень хорошо продавались в Гамбурге, а в детской манере Эдди знатоки обнаруживали отголоски то Анри Руссо, то Нико Пиросмани.

Эдди стал рисовать по паре картин в месяц. Денег вполне хватало, чтобы снимать отдельное жилье и проводить целые дни в конструктивном безделье. До обеда можно было спать, потом пойти в фитнесс-студию. Вечером — кино, кофейни, друзья. Ночью — клубы. В хорошую погоду Эдди объезжал на роликах половину города или выбирался на природу. Мы познакомились с ним на озере в Боберге — уголке под Гамбургом, который славится дюнами и сексуальной раскрепощенностью отдыхающих. Эдди пересекал нудистский пляж как смуглый бог, прекрасный и естественный в неведении своей красоты. Эдди добивались женщины и мужчины, а он этого искренне не замечал.

Анди казалось, что к шестидесяти годам у него появился сын — или лучший друг, он не мог разобраться в своих чувствах. Почти каждый день они с Эдди пересекались хотя бы на несколько минут, на чашку кофе. Эдди подробно рассказывал о своих делах.

Так продолжалось год или даже несколько лет — никто не сможет точно сказать сколько, ведь счастья не замечаешь.

От Эдди не было вестей пару дней. Анди беспокоился и зашёл к нему, воспользовавшись своим запасным ключом. В комнате стоял плотный запах спиртного. На полу валялось несколько бутылок от дешёвого красного. Эдди посапывал на кровати. Вроде бы всё было в порядке, лишь сильно пьян. Что такое происходит с ним в последние дни, спросил себя Энди. Проветрив комнату, он присел на кровать. Эдди не хотел просыпаться. Эдди лежал без майки, с чуть приспущенными брюками. И Анди вдруг отчего-то затрясло. Ему очень хотелось гладить эти плечи, грудь и живот. Он гладил их, хотя дрожь от этого становилась ещё сильнее.

Анди разделся и лёг рядом. Эдди был такой тёплый и гладкий, что от него нельзя было оторваться. Анди с закрытыми глазами плыл или скользил по нему, как по реке. И вскоре ему захотелось кричать. Может быть, он и закричал.

У обоих открылись глаза, и они увидели, что наги. Эдди ничего не сказал, только извинился, что не звонил, и пошёл принимать душ. Анди уехал к себе домой. Ночью к нему вернулись голоса — «в поте лица твоего будешь есть хлеб», обещали они.