Государево дело - Иван Оченков

– Я совершенно уверен, – с каменным лицом отозвался Кингсли, – что никто из подданных короля Иакова не замешан в столь беззаконном деле!

– Мы тоже в этом уверены, – царственно наклонила голову царица.

Я тоже кивнул, давая понять, что аудиенция закончена, после чего англичанин с поклоном положил челобитную с перечислением потерь господина Барлоу и, изящно помахав шляпой, попятился к выходу. Как только за ним закрылась дверь, Катарина нахмурилась и вопросительно посмотрела на меня:

– Что в этом списке?

– Известно что, – пожал я плечами. – Все, что нажито непосильным трудом: три замшевых куртки, три…

– Какие куртки?

– Да так, не обращайте внимания, – чертыхнулся я про себя и, чтобы скрыть оплошность, взялся за документ.

Список и впрямь поражал размерами и скрупулезностью. В нем наличествовали даже нижние рубахи с голландскими кружевами и конечно же «индийские самоцветы», привезенные из жарких стран!

– Индийские? – округлила глаза царица.

– Ну не писать же им, что камни нелегально добыты в наших землях?

– Кстати, о камнях, ваше величество, – пытливо взглянула на меня Катарина. – Могу я рассчитывать на вашу откровенность?

– Конечно, моя госпожа! Смею уверить, что даже со своим духовником я не столь откровенен, как с вами.

– Приятно слышать.

– Спрашивайте.

– Возможно, мне показалось, но вы совсем не удивились тому, что Буйносов принес вам драгоценные камни. То есть вы, конечно, удивились, но не самому факту, а скорее количеству оных, не так ли?

– Э… – смешался я, – боюсь, вы ошибаетесь. До сей поры я не имел никаких сведений о подобных находках. То есть я нисколько не сомневаюсь в том, что недра нашего царства чрезвычайно богаты. В частности, на том же Урале определенно есть медь, железо и много чего еще, но вот самоцветов я никак не ожидал увидеть. А равно золота, серебра или чего-либо эдакого.

– Жаль, – пожала плечами царица. – Золото или серебро нам бы не помешало. Впрочем, медь и железо также подойдут. Что вы намерены делать?

– Пока ничего. Как только наступит лето, отправлю в Мангазею большой отряд с опытными воеводами и дьяками. Пусть разберутся на месте, а до той поры буду сочувственно внимать жалобам англичан.

– Вы не склонны преувеличивать значение Барлоу?

– Дело не в этом. Просто стабильный путь по Волге в Персию сейчас для Московской компании куда важнее, чем рискованная навигация в Обской губе.

– Вы уверены?

– Вполне.

– Что же, вам виднее, – не стала спорить Катарина. – Если никаких дел больше нет, то я с вашего позволения удалюсь.

– Не смею задерживать. Кстати, мне тоже пора идти.

Выйдя из палат, я спустился вниз, где было устроено нечто вроде кордегардии для охранявших Кремль стрельцов и прочих ратных людей, включая немцев из Мекленбургского полка. Они там складывали амуницию, отдыхали, ели, а также там можно было застать их командиров, с которыми мне требовалось переговорить. Конечно, с точки зрения субординации мне следовало вызвать их к себе и встретить в окружении бояр, но я предпочитаю обходиться без излишних свидетелей.

– Здравствуй, Кароль, – поприветствовал я вскочившего фон Гершова. – Что-то я тебя давно не видел!

– Прошу прощения, мой кайзер, – поклонился тот, – но дел так много, что я лишен счастья видеть вас и государыню так часто, как мне бы этого желалось!

– Вот и расскажи мне про эти дела. Что там с полком, который ты навербовал в Ростоке?

– Все очень хорошо, ваше величество! Ваши солдаты много и усердно занимаются и совсем скоро станут лучшими воинами, которых только можно вообразить.

– Так уж и лучшими? – хмыкнул незаметно подошедший к нам Пушкарев.

– Ты откуда взялся, варнак? – повернулся я к нему. – Я так с тобой заикой стану!

– Господь с тобой, милостивец! Я же тут день и ночь на страже твоей стою, глаз не смыкая.

Фон Гершов, услышав Анисима, не удержался от фырканья. В последнее время, а точнее, после возвращения Кароля из Мекленбурга они не слишком-то ладят. Похоже, стрелецкий голова рассчитывал, что тот так и останется в моих немецких владениях и, стало быть, подле меня станет посвободнее. А он возьми и вернись, так что в царской охране снова два центра силы – мекленбуржцы и стремянные стрельцы. Это не считая Михальского, но у него свои функции.

Лелик, к слову сказать, платит ему тем же и при случае старается подпустить командиру стремянных шпильку. Дескать, и строй они знают хуже, и с дисциплиной у них неважно. И вообще лучше немцев никого нет. Но это он зря. Анисим в интригах собаку съел и умеет подкузьмить в ответ так, что прямодушный померанец только изумленно качает головой в ответ.

– Если герр оберст[58] постоянно находится в Кремле, то почему караулы несут службу так небрежно? – начал привычный наезд фон Гершов.

– Грех тебе такое говорить, Кароль Ульрихович, – елейным тоном отвечает ему Пушкарев. – Ты бы лучше за своими офицериками следил!

– Как это понимать?

– Да так и понимай. Я чаю, девки свейские и немецкие привезены для службы государыне нашей, а не для того, чтобы на них твои драбанты глаза мозолили.

– Это есть поклеп!

– Вот начнут у сенных девок животы расти, тогда узнаем, поклеп или нет.

– Хорош пререкаться, – махнул я рукой на спорщиков. – Нашли из-за чего! Давайте лучше о деле.

– О деле так о деле, – не стал спорить Пушкарев. – Спрошай, государь. Все как есть скажу, ничего не потаю!

– У тебя-то в полку хоть все в порядке?

– У меня, кормилец, твоею милостью все благополучно. Люди сыты, одеты, обуты и денно и нощно молят Бога за твое здравие!

– Ну и славно. А у рейтар? Кстати, где Никита? Я его с утра не видел, а стряпчих да стольников хоть не спрашивай – ничего не знают, дармоеды!

– Я тоже его не видел, мой кайзер! – отозвался фон Гершов. – Но он совсем недавно женился и…

– И еще вчера со своими холопами в Щербатовку ускакал, – перебил померанца Анисим.

– По сестре небось соскучился?

– Не ведаю.

– Ну и ладно, – вздохнул я. – Пусть его.

– Что-то ты, государь, невесел в последнее время?

– А чего мне радоваться? С одной стороны бояре, с другой Филарет, с третьей земцы. Да еще вы собачитесь постоянно. Уже бы война, что ли…

Вроде бы еще совсем недавно Тихий Дон был скован ледяным панцирем, а берега его покрыты белым покрывалом снега, но пригрело солнышко, и по могучей реке прошел ледоход, а следом растаяла и степь, обнажив первые еще робкие ростки зелени. Пройдет совсем немного времени, и она подсохнет, но пока копыта коней немногочисленных путешественников по самые бабки вязнут в грязи дорог. На главном минарете Азова протяжно заголосил муэдзин, призывая правоверных на молитву. Те, оставив свои дела, дружно направились в мечети, снимают на входе обувь, делают омовение. За всем этим хмуро наблюдают немногочисленные рабы. Азак[59] – совсем небогатый город, и мало кто из местных жителей может похвастаться большим количеством невольников. Разве что турецкий паша Сенжван-ага имеет их более десятка, да еще татарские и ногайские мурзы приводят сюда полон, захваченный в набегах. Но большинство этих бедолаг быстро переправляют в Кафу[60] на невольничий рынок, откуда перепродают в блистательный Стамбул или еще куда. Особенно ценятся молодые красивые женщины, которым предстоит украсить собой гаремы многочисленной османской знати, а может быть, и самого «повелителя вселенной» – всемилостивейшего падишаха Османа Второго. Хорошо платят и за искусных ремесленников, способных приносить своим трудом прибыль хозяину, а вот попавших в плен воинов, скорее всего, ждут галеры.