Синдром Фигаро - Ирина Грин

– Привет, Настенька!

– Покажи Асе книжки, – предложила Кристина, и девочка, деловито стащив с плеча рюкзачок, извлекла из него свои сокровища.

Ася принялась охать и ахать, чем явно завоевала расположение юной любительницы чтения и была даже удостоена пары слов: «интересные» и «красивые», после чего предусмотрительный ребенок спрятал томики обратно в рюкзачок.

– Кристина Сергеевна! – заорал откуда-то из дома Лебедев. – Здравствуйте! Как вам мерч?

Тут Кристина наконец увидела программиста. Высунувшись из окна второго этажа, он жестом Тарзана барабанил себя по груди, облаченной в такую же, как у Аси, футболку.

– Здорово! – похвалила Кристина.

– Тут и для вас есть, и для маленькой! Наденете?

– Соглашайся, Кристина, – улыбнулась Ася, – он так просто не отстанет.

– Да, сейчас, мне только нужно из машины забрать продукты и занести их в дом. Где Тимур?

– Вон он, в беседке. – Ася махнула рукой.

Кристина увидела Тимура. Без привычного костюма, в такой же, как у всех, футболке-мерче, он сидел с Наной у стола, покрытого скатертью с веселеньким рисунком, заставленного белыми с маками чашками, блюдцами, вазочками и корзинками из соломки с разнообразными вкусностями, розетками с вареньем, и внимательно слушал ее рассказ.

В отличие от Тимура Нана не щеголяла надписью «Кайрос» на груди. На ней было странное платье моцартовской эпохи – обнаженная грудь и плечи, многочисленные рюши на пышной юбке, – оно скорее походило на театральный костюм, чем на одежду для пикника. Она что-то сказала, Тимур обернулся и увидел Кристину.

– Доброе утро, дорогие мои. – Он стремительно поднялся, подошел к вновь прибывшим гостям, обнял Кристину – от его щеки пахло цитрусом и кедром – и подхватил на руки Настю. Удивительно, но девочка абсолютно не сопротивлялась. Она даже ухитрилась открыть рюкзачок и похвастаться его содержимым.

– Любишь читать книжки? – поинтересовался Тимур. – А на лодке тебе нравится кататься?

Он смотрел в удивленные глаза девочки и улыбался так, как на памяти Кристины не улыбался уже очень давно, с поездки в Австралию.

– Пойдемте. Народ просто жаждет водных процедур! – не спуская Настю на землю, он взял Кристину под руку и сказал учтивым тоном:

– Позвольте вас проводить, милые дамы!

– Кристина Сергеевна! – снова донесся из дома крик Лебедева. – А мерч?

Снимать платье Кристине очень не хотелось – нарядное, воздушное, оно как нельзя лучше соответствовало ее настроению. Казалось, сними его – и разом навалятся неотложные дела, проблемы. А ей хотелось сегодня забыть обо всем, отойти от вчерашних волнений. На помощь, как всегда, пришел Тимур:

– Потом, Федор, потом! Мы и так выбились из графика. Давай догоняй! И вы, Нана, не отрывайтесь от коллектива. Не хотите плавать – не надо. На берегу тоже есть беседка, можете там посидеть. Пойдемте!

Кристина думала, что Нана сейчас начнет ломаться, ссылаться на слабое здоровье и боязнь испортить платье. Но, вопреки ожиданиям, та отказываться не стала.

Ася с Рыбаком уже рассекали воды озера на байдарке, соревнуясь с неутомимыми жучками-водомерками. Лебедев, примчавшийся на берег раньше Тимура с Настей и Кристиной, пытался, стоя по колено в воде, забраться на сапборд[20]. После нескольких неудачных попыток ему это все-таки удалось, и, неуклюже балансируя, он бросился догонять коллег.

– Хочешь покататься на лодке? – спросил Тимур у Насти, которую по-прежнему не спускал с рук.

– Хочу, – радостно ответила девочка, чем привела Кристину в полное смятение.

– Кристина? Ты с нами?

Как будто можно было отказаться от такого заманчивого предложения.

Сняв балетки, Кристина осторожно шагнула в лодку и села на скамейку. Тимур передал ей Настю.

– Мотор запускать не будем, пойдем на веслах, – сказал он, когда лодка отчалила от берега. – Видишь, мужчина с удочкой? Мой сосед. Кстати, известный кардиолог. Так что, если какие проблемы с сердцем, будешь знать, к кому обращаться.

– Хорошо, – сказала Кристина, уткнулась лицом в макушку Насти и закрыла глаза. Вода мерно плескалась о борт лодки, откуда-то доносился смех Аси и торопливая болтовня Лебедева. Что нужно человеку для счастья? Всего лишь солнце, вода и маленькое существо, чьи руки доверчиво обвили твою шею.

Возвращались с озера шумные, довольные и изрядно проголодавшиеся. Мужчины занялись приготовлением шашлыков, а женская половина, включая Нану и Настю, убрав со стола остатки чаепития, устроилась в беседке. Ася строгала маленькие бутербродики-канапе, которые Иван в шутку называл канапушками, Кристина пыталась выяснить у Насти, что ей больше всего нравится в гостях у Тимура, а Нана, аккуратно расправив складки платья, откинулась на спинку кресла и внимательно рассматривала небеса.

– Нана, какой у вас красивый наряд! – сказала Ася, чтобы хоть как-то нарушить затянувшееся молчание.

– Спасибо, – одними губами улыбнулась Нана. – Это платье – копия наряда Марии Анны Моцарт, в котором она хотела присутствовать на венчании брата. Вернее, она заказала его для своей свадьбы с камергером Францем Армандом д’Иппольдом. Ткань привезли из Вены, кружева – из Парижа, а сумочку, – Нана показала крошечный мешочек с серебряной застежкой, расшитый жемчугом и спрятанный среди пышных оборок, – из Италии.

– Мария Анна – это Наннерль? – спросила Ася, не сводившая с нее заинтересованного взгляда.

– Да, – кивнула Нана, – бедная сестра Вольфганга.

– Почему бедная? Я читала, что она была очень талантлива.

– Не то слово. Ее талант был сопоставим с гением Моцарта, а может, даже превосходил его. Но она была женщиной, и отец, Леопольд, полностью управлявший судьбой своих детей, предпочел монетизировать талант сына. Младший Моцарт, Вольферль – так звали его домашние, – пророчил сестре большой успех в Вене, обещал помочь в организации концертов. Но отец запретил ей даже думать о музыкальной карьере, и Наннерль осталась в Зальцбурге. Она надеялась, что после замужества наконец выскользнет из-под деспотичной власти отца. Как же она ошибалась! Леопольд Моцарт отверг ее жениха, сочтя его недостойным, и единственной радостью в жизни девушки остались уроки музыки, которые она давала желающим, письма брата – а писал он, к счастью, часто – и воспоминания о том времени, когда она с родителями и братом колесила по Европе с концертами. Эта поездка не была развлекательной – плохие дороги, вечно ломающиеся кареты, холод, жара, болезни. Однажды Наннерль заболела так тяжело, что ее даже соборовали. Но все равно это была настоящая жизнь, а не жалкое прозябание в их холодном доме. Холодном не из-за того, что отец экономил на дровах, нет. Просто со смертью матери и отъездом Вольферля дом покинуло тепло их сердец, а сердца Наннерль было недостаточно, чтобы согреть каменные стены. У отца же, казалось, сердца не было вовсе. «Лучше бы я тогда умерла, – проскакивала порой в ее голове отчаянная мысль, – лучше бы я тогда умерла».